время писания картины составило минут сорок. За пять минут до ее завершения я все еще не имел представления, что художник изображает и в некоторый момент уже был готов к Бальзаковскому Неведомому Шедевру2, начиная сомневаться в ясномыслии изображателя. С равным успехом, изображенное на холсте могло быть уличной толпой или сосновой рощей, лошадиными скачками или битвой под Ватерлоо. Через пять минут картина завершилась в двух альпинистов в связке на вертикали. Я упросил маму купить картину. Ценность ее для моего детского сознания была безмерной.
Изображение на полотне казалось пирамидой. В основании затаились всевозможные тривиальные и немыслимые изображения реальных и фантастических форм и цветов, созревших в мозгах гениев и шарлатанов всех времен и культур. Вершиной стало завершенное изображение. На гранях отпечатались следы спирали восхождения к венцу. Все, что мне оставалось – начинить внутренность пирамиды работой мысли, сознания и подсознания художника на пути его подъема от подножия пустого холста к ее вершине-завершению.
В эскадре моих неумений рисование всегда было и по сей день позорно остается флагманом. Вероятно, поэтому череда глаза-руки-кисть-полотно всегда магически привлекала неудовлетворенное любопытство и ненасытную потребность заполнить вакуум неумения и незнания анализом и наблюдением. Если я не предназначен делать это, то хотя бы знаю, как это делают другие.
В первых сценах той истории она, семнадцатилетняя, на четыре года взрослее меня, была моей старшей сестрой, сильной, бесстрашной, умудренной опытом. С каждым годом разница сокращалась, пока окончательно не стерлась. И это уже не она, а я выживал в Вагоне. С того момента, когда я перерос ее, она начала превращаться в одинокую, напуганную, беззащитную девочку.
Пять лет в моем мозгу и памяти складывалась пирамида Вагона – не картины, а реальной жизни.
Слушая, я не задавал вопросы. Так она инструктировала меня.
«Ты не задаешь вопросы книге, которую читаешь, и фильму, который смотришь. Если есть что спросить, спрашивай себя. Если желаешь додумывать, не сдерживайся. Если домыслы будут противоречить позже услышанному, прилаживай их к фактам. Будь не слушателем этого повествования, а вместе со мной его творцом».
– Я буду делать в точности, как ты говоришь, но объясни, чем этот рассказ отличен от всех других, почему я всегда могу задавать вопросы, но только не в этот раз, – спросил я
– Это произошло, когда мне было семнадцать. Я не была готова к происходящему тогда, не готова и сейчас. Я не выбирала эту историю. Она выбрала меня. Я буду рассказывать тебе ее так, чтобы ты мог понять, но, главное, почувствовать. Я не знаю, сколько лет понадобится, чтобы поселить тебя в ней. Обещаю только: когда я закончу, все твои вопросы найдут ответы.
Я расскажу события Вагона, не как они складывались в моем сознания адаптированными и редактированными лоскутками, а какой она живет во мне сегодня.
Это не история складывалась в моем