лянула в старые кеды – вдруг туда завалились.
Все напрасно. Новые вакуумные наушники ярко-красного цвета будто испарились. Я, конечно, так легко сдаваться не собиралась и попробовала вспомнить, где же видела их в последний раз. На ум приходил только вечерний поход в магазин за хлебом и печеньем. Это было около девяти вечера, солнце почти село, и в серых сумерках так хорошо звучали композиции Пентатоникса и Адама Ламберта.
Когда рассчитывалась на кассе, пришлось сунуть наушники в узкий карман джинсов. Может, кто-то стащил их, а я и не заметила?
У кассы я встретила подругу, Нику Лескову, и она принялась трещать без умолку, как будто за целый день не могла ни с кем и словом перекинуться. Она рассказывала о сериале «Сверхъестественное», который тянется вот уже несколько лет и все никак не закончится, о том, как долго красила утром ресницы и внезапно заметила, что один глаз больше другого, как писала сложное изложение по русскому – другими словами, несла полную чушь.
Мне оставалось только слушать и вежливо поддакивать, потому что Ника не давала и слова вставить в свой бессмысленный монолог.
Вот тогда, видимо, когда я отвлеклась на Нику, мои наушники и пропали. Может, вывалились, а может, кто и утащил.
И что самое обидное – своих денег у меня не будет, как минимум, еще две недели. Отец не даст, а мама присылает только раз в месяц, и до ее перевода надо ждать как раз дней четырнадцать-пятнадцать. Придется ходить без музыки. Ну, разве это справедливо?
А с утра еще и мачеха раскричалась. Почему это я не помыла посуду, и что за крошки на столе? Как будто я одна завтракала. Я вообще хлеб не ем, и тем более с маслом. Я завтракала молочной кашей, а крошки оставил отец, когда спешил на работу.
Только отцу она почему-то ничего не говорит, только щебечет вокруг него – дорогой да дорогой…
Cлушать противно.
Зато я всегда оказываюсь грязной лентяйкой и жуткой копушей.
Мне, конечно, нетрудно вымыть после себя тарелку и кружку, это же пустяки на самом деле. Но сейчас я уже потратила время на поиски наушников и большая стрелка на моих ручных часах упрямо ползла к цифре шесть, а это значит, самое время шнуровать кеды, вешать на плечо рюкзак и бежать в школу. Иначе могу опоздать.
А мачеха все не унималась. Встала в коридоре около обувной тумбы и едко поинтересовалась:
– Значит, грязную посуду мне оставляешь? Или кто, по-твоему, должен ее мыть? Может, тетю Клаву позвать с первого этажа?
Каждый раз она начинает нести какой-то бред.
– Что молчишь?
– В школу опаздываю, – бросила я в ответ, поднялась, сунула в карман телефон без наушников и выскочила за дверь.
Я не ругалась с мачехой – или с Олей, как я называла ее в глаза. Я вообще не умела ругаться. В самые напряженные моменты язык у меня словно прилипал к нёбу, а в голове становилось пусто и гулко. И ни одной умной фразы не придумывалось, только щеки горели и слезы наворачивались на глаза. Другими словами, когда надо было с умным видом сказать какую-нибудь гадость, я принималась рыдать, икать, краснеть – то есть вела себя как полная идиотка.
Поэтому и в тот день я просто выскочила за дверь и бегом спустилась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Ничего, помоет Оля свою посуду, не переломится. Все равно сидит дома и ничем серьезным не занимается, только водит по всяким кружкам и песочницам своего сына – моего младшего сводного брата Валерку. Ему едва исполнилось четыре года, противный такой маленький нытик, которого постоянно баловали, все ему разрешая.
Но Оля видела в нем кучу разных талантов и просто захлебывалась похвалами.
«Валерик потрясающе рисует, ты посмотри, Витя! Валерик очень тонко чувствует музыку, видишь, как двигается! У Валерика наверняка высокий ай-кью, он сегодня собрал целый пазл из десяти деталей».
Витя – это мой отец.
На самом деле особых талантов у моего брата не наблюдалось – на мой взгляд, конечно. Практически все дети умеют рисовать головастых человечков с ручками-палочками, солнышко с лучиками и кривые машины с овальными колесами. Про пазлы я вообще молчу – Валерка часами тупо сидел над ними, и в итоге Оля складывала за него половину картинки. Все собранные братом пазлы клеились на кусочки оргалита, вставлялись в рамку и оказывались на стенах коридора и кухни, так что куда бы я ни взглянула, всюду натыкалась на творчество младшего братца.
Зато моих картин Оля не вешала нигде, хотя я уже третий год училась в художественной школе, занимала призовые места на городских художественных конкурсах и каждый год рисовала плакаты в школе на всякие праздники и мероприятия.
Оля считала, что это обычное дело, когда школьница чем-то занята.
Все лучше, чем сидеть на скамейке с бутылкой пива, так что пусть лучше рисует. Девочка она ленивая и медлительная, рисование очень подходит ей по характеру. Может, станет художником-оформителем, когда вырастет. Будет оформлять витрины в магазинах, это сейчас востребовано.
Такие речи я частенько слышала по вечерам из комнаты отца