было шестнадцать, и я убежала из дому. Попав в серьезные неприятности, я оказалась в центре психологической реабилитации, откуда меня отправили обратно домой. А в 1983 году я уехала в Израиль работать в кибуце – это был единственный способ отправиться куда-нибудь подальше от дома без копейки денег.
В Израиле мне было комфортно. Постоянная угроза войны предполагала, что нужно оставаться настороже, в жизни присутствовал элемент хорошо знакомой мне напряженности. Я работала и занималась баскетболом, но когда в конце лета выяснилось, что, не будучи еврейкой, я не могу участвовать в соревнованиях, я уехала, чтобы начать новый баскетбольный сезон дома.
С исчезновением отца из нашей жизни власть взял на себя Вим, который сразу же стал командовать. Мы вновь оказались «дома», и я в очередной раз занялась своим спасением от диктатуры. Разговор с криминальной полицией тридцать пять лет спустя стал печальным свидетельством того, что у меня это так и не получилось.
Никому в нашей семье не удалось избавиться от прошлого.
Я вернулась к дому на Ээрсте Эгелантиерсдварстраат и заглянула в окно, чтобы посмотреть, изменилось ли что-то с тех пор. Но все выглядело точно так же, как и раньше. Дверь открылась.
– Вы кого-то ищете? – дружелюбно спросил молодой человек. – Вы так внимательно все разглядываете.
– Ах, извините. Я просто осматриваюсь, мое детство прошло в этом доме.
– Как замечательно. Зайдете на минутку?
Зайти? Сама мысль заставила меня содрогнуться.
– Нет, спасибо. Очень любезно с вашей стороны, но мне пора. Пока! – торопливо ответила я. Ноги моей не будет в этом доме, в этой колыбели ужаса.
Я вернулась к машине. Прежде всего надо было заняться маминой проблемой. Я послала Виму эсэмэску: «Чайку попьем?» «Ок, через полчаса» – последовал ответ.
Мы не любили обсуждать места по телефону – это давало возможность отправить туда группу наружного наблюдения и отследить встречу. Поэтому мы использовали кодовые обозначения – например, «попить чайку» означало встретиться рядом с моим офисом в кофейне ресторана «Гуммбар».
Вим приехал на своем скутере. Он был одет во все черное, как обычно, а вид у него был сердитый и обиженный.
– Совсем сдурела! – начал он с места в карьер. – Собственного ребенка не хочет регистрировать! Охренеть! И что мне теперь делать?
– Вим, послушай меня. Успокойся. Нашей маме под восемьдесят. Если ты зарегистрируешься у нее, у нее могут опять начаться обыски или будут проблемы с жилищным кооперативом. Мама не выдержит стресса.
– Да ладно, а мне-то что делать? Эгоистка гребаная! Надо что-то придумывать, иначе…
– Да, мы что-нибудь придумаем.
Я постаралась успокоить его, и мы продолжили разговор. А потом нашелся адрес, который явно лучше подходил для регистрации, чем мамин. Когда Вим понял, что вопрос решается в его пользу, он, как обычно в таких случаях, мгновенно успокоился.
После