крали, потом с предприятий и колхозов.
Исправить это можно и даже вполне гуманно – без жертв и репрессий, но лишь за несколько поколений. Есть и такие примеры в истории.
Запреты и штрафы действенны, но опять где-то там, а не у нас. Вон в Сингапуре с 1992 года запрещена жевательная резинка и плевки со штрафом в месячную зарплату или с заменой на избиение палками. Говорят, действует.
Последнее время Вячеслав увлекся историей, хотя в школе, когда он был еще Славкой, относился к этому предмету скептически. Возможно, интуитивно чувствовал, что большая часть в этих россказнях – враки с патриотическим уклоном. А древняя история и все ее мифы особенно.
Он уже давно посчитал, сколько воды надо для Всемирного Потопа и сколько тепла чтобы превратить эту воду в облака. А этот момент: «разверзлись хляби небесные»
– какие же огромными должны быть шлюзовые механизмы!
Венька тоже высмеивал эти «поповские бредни» так ему говорил отчим. Он часто подкидывал ему свежие прибаутки, типа:
Похоже, что Адам был сильно пьян,
Раз мы произошли от обезьян!
Отчим у Веньки работал проводником на поездах дальнего следования. После долгого отсутствия приезжал всегда пьяненький, но с деньгами и подарками. Венька часто воровал у него папиросы и мелочь, которой у него были полные карманы. Строгого учета выпитого пассажирами чая тогда не проводилось.
– Вот работенка! – восхищался Венька, мир посмотришь, с людьми пообщаешься и нос всегда в табаке. Когда Колька, Венька и Славка втроем курили за сараями, мечты о будущей вольной и счастливой жизни уносили их высоко-высоко.
Про девчонок они говорили редко. Самым большим женоненавистником был Славка. Это он приносил в компанию не очень смешные, но предостерегающие анекдоты про Адама и Еву:
Ева дает Адаму яблоко гладит по головке— на глупыш кушай витамины, поглощай глюкозу и паши на меня, а заодно и на мне.
Колун и Веник явно выдавливали из себя улыбку, ведь им отдельные девчонки все-таки нравились. И хотя Славкины взгляды они всегда уважали, но…
Вячеслав с детства был циником, так как довольно быстро научился отделять правду от лжи, пусть даже совсем безобидной. Его убивало лицемерие – смена выражения лица в зависимости от статуса собеседника.
Он и сейчас помнил стих Лехи-ловеласа своего однокашника, напарника в рейдах по женским общежитиям, в пику всей этой красивой лжи:
Гляжу я на небо не часто,
Не спец, я скажу, в журавлях.
Земной, как зубная я паста,
И сотня – синицей в руках.
Прекрасного ждете? – Так ждите.
По мне – вон плывут облака,
Как будто бы пена в корыте,
А тучка – как грязь от носка.
Деревья качают ветвями,
Роняя листву с высоты —
Начальник так машет руками,
Когда