был уже совсем близко. Подъезжая к салуну, солдаты, по команде офицера, перевели лошадей с галопа на рысь.
В нескольких ярдах от веранды кавалеристы спешились. На них было больно смотреть: призраки, да и только. Призраки с лицами цвета грязной моркови, обросшими трехдневной щетиной.
Мелкие песчинки жесткой коркой покрыли их губы, порошком красного перца налипли на ресницы; плотное сукно мундиров промокло насквозь от пота и стояло колом, подвяленное ярым солнцем; меж лопаток и из-под мышек белели полосы соляных разводов. Хмурые и молчаливые, они разминали сведенные судорогой в стременах пальцы ног, ослабляли подпруги, счищали с коней пропитанную потом грязь. Крайняя степень изнурения сквозила во всех их движениях. От форта Фэттерман до Рок-Тауна добрых двести миль – от лошадей тоже остались кожа да кости.
Лейтенант Джон Бартон, мужественно стараясь сохранить бравую выправку, подошел к крыльцу, стащил горячую и липкую от жары перчатку:
– Приветствую вас, шериф. В городе всё спокойно?
Сигара в зубах шерифа перекочевала в другой угол рта:
– Как в могиле. Какими судьбами к нам? – Роджер с видимым удовольствием пожал крепкую руку.
Бартон не успел ответить, так как всеобщее внимание привлек индеец, которого двое солдат прикладами ружей вытолкнули из фургона. Он стоял по щиколотки в горячей пыли, бесстрастно глядя поверх голов собравшихся на веранде. Несмотря на закованные в кандалы руки и изодранную в клочья замшевую рубаху, расшитую бисером, в осанке краснокожего не чувствовалось и намека на смирение. Высокий, широкоплечий, с темным, отливающим медью лицом и длинными иссиня-черными волосами, он источал варварское мужество и силу. Лицо его было не лишено привлекательности, хотя и заставляло трепетать неискушенного суровой жизнью человека: волевой подбородок, почти жестокая складка рта, крупный орлиный нос, дерзкий, до неприязни, взгляд. От него веяло свежестью и простором – как от дикого зверя, который всю жизнь провел на воле.
На Полли Мэдиссон индеец произвел огромное впечатление. Она смотрела на него не отрываясь и невольно вскрикнула, когда один из конвоиров саданул его прикладом винчестера по ребрам:
– Пошевеливайся, тварь! Ну! Ну же!
Пленник молча, стараясь не обращать внимания на ругань и тычки конвоя, подошел к лейтенанту и замер около него.
Старый Паркер так же, как и другие, вовсю таращился на индейца. И по мере того, как он смотрел на него, лицо его всё больше менялось. Неожиданно по нему пробежала судорога озарения и страха. Поднос с чашкой молока и клубникой, приготовленный для гостьи, испуганно звякнул в его руке. Другая потянулась за револьвером – характерный жест для сей беспокойной местности.
– Лейтенант… Сто против одного! Это же…
Бартон как саблей рубанул:
– Так точно, мистер Адамс! Он самый – Черный Орел. А ну отойди, надменная рожа!
Лейтенант грубо оттолкнул пленника в сторону.
– Ну и доставил он нам хлопот, джентльмены…