Пора сваливать. А где я все-таки?
– Смотри, она поднимается.
Опять этот писклявый голос. Меня от него тошнит.
– Осторожно, ее сейчас вырвет.
Если ты не перестанешь пищать, я точно вырву. Ну вот! Добилась своего! Меня выворачивает прямо на скамейку.
– С виду не бомжиха. Может, мы отвезем ее домой?– неуверенно предлагает мужчина.
– Ни за что!– верещит женщина.– Она нам облюет всю машину!
– Что случилось?– спрашивает, только что подошедшая тетушка лет пятидесяти.
– Вот, нашли пьяную девушку. С виду приличная. Не знаем, что с ней делать,– объясняет мужчина.
– Ее только что вырвало, – как бы оправдываясь, добавляет его спутница.
– Надо ей помочь, – уверенно говорит тетушка, и обращается ко мне.– Девочка, где ты живешь?
–Не да, ик, далеко, сейчас пойду.
Пытаюсь встать, но ничего не получается.
– Помогите мне!– командует тетушка.– Проведите ее всего сто метров, я живу в том домике. Отсюда видать.
Меня ведут так быстро, что еле успеваю перебирать ногами. Мучает икота. Наконец, вносят во двор одноэтажного частного дома старой постройки. Хозяйка открывает дверь.
– Вот сюда, в кухню, на диванчик. Спасибо вам, помогай Бог.
– Это вам спасибо,– с облегчением вздыхает писклявая женщина.– Вы, видно, добрый человек!
– Чего уж там, ведь не собака она, а люди обязаны помогать друг другу.
– Если бы все так думали,– опять вздыхает женщина, но уже не так искренне. Она торопится к выходу.
Хозяйка провожает пару до калитки, а я осматриваюсь. Так и думала! Обстановка кухни чересчур простая не современная, но аккуратная. Чисто, так что в этой кухне мышь повесится, и тараканы от голода подохнут. Надо же, не подохли! Вот ползет один доходяга. Вокруг иконы. Везде. На каждой свободной поверхности. Перед ними закопченные лампадки и оплывшие свечечки. Значит, меня приютила добрая Самаритянка. Из тех, чудаковатых богомолок, которых периодически «пощипывают» все бомжи района. Я попыталась встать. Получилось только сесть, но меня сразу же вывернуло, прямо на аккуратную шерстяную дорожку. В этот момент вернулась самаритянка.
– Что ты, что ты, деточка! Не вскакивай! Полежи немножко.
Она села у меня в ногах.
– Тебе плохо? Ну, полежи, сейчас я все принесу.
Я лежала и, молча, наблюдала, как женщина убирает то, что я наделала. Затем она развела в фаянсовом кувшине марганцовку, достала из—под серванта большой таз, предварительно вытряхнув из него в форточку двух черных тараканов. Затем она долго боролась со мной, заставляя пить и рвать, точно, как поступила бы мать со своим отравившимся чем—то ребенком. Я пила, рвала и думала, что эта женщина служит Богу безупречно.
Потом я пила куриный бульон, с вбитым туда яйцом домашней курицы, и плакала. Я рассказывала этой женщине, что жизнь моя пуста, что я никому не нужна. Что муж—бездельник, что свекровь – мегера, что родители любят только мою младшую сестру, что я не могу иметь детей, и