W на руки. Надо было спешить. Серый сумрак светлел в дверном проеме, разбавляя свет фонаря.
Я попросил отнести W в комнату, закрыл входную дверь и пошел по знакомому маршруту. Я спешил разыскать рыжего кота и высказать ему все, что думаю. Тьма вдоль дороги была не так уж черна. Скорее не тьма, а вязкая жижа. Горы мусора возвышались в ней.
Декорацию дома подали быстро. Он казался нарисованным на огромном куске картона. Только подойдя поближе, я убедился – дом настоящий. Дверь обладала привычной тяжестью и открылась все также легко и без скрипа. Ноздри уловили знакомый запах лампадного масла. На этот раз в доме было светлее. Красноватый свет мерцал в открытой двери одной из комнат. Это была та комната. Я вошел в нее еше раз.
В плетеном кресле сидел человек. Этот господин всегда приходил к нам, когда в доме кто-нибудь болел. От него неприятно пахло. Позже я узнал, что это запах больницы. Я вспомнил, что не любил в детстве этого господина вместе с его противным запахом. Сейчас он сидел в папином кресле и кушал яблоки. Его грузное тело с трудом умещалось на сидении. Дыры в стене не было. Вместо нее горел камин. В доме моего детства на этом месте был камин. Как же я забыл?! Что-то невидимое преграждало свет от камина и давало тень. Я угадал очертание. Это была моя собственная тень. Но почему только тень?!
Господин в кресле надкусил яблоко и взглянул на меня. Я забыл, что собирался ему сказать. Подошел рыжий кот и потерся о мою ногу.
– Я слушаю вас, сударь, – сказал господин, продолжая жевать яблоко.
– Это несправедливо! – наконец я очнулся.
– Что именно?
– Вы отбираете жизнь у одного из нас, неизбежно обрекая оставшихся на вечные мучения, – мой голос звучал глухой скороговоркой, как у механической куклы.
– Думаю, вы не имеете представления ни о вечном, ни о мучениях. – господин оставался невозмутимым.
– Я не знаю как там у вас все устроено. Я не могу с вами спорить. Но почему именно она? Почему именно эта женщина должна была уйти? Ведь она любит и любима. Это же несправедливо! – Чувства кипели и клокотали где-то внутри меня, но я не мог их выразить. Мой голос не принадлежал мне.
– А вам не приходило в голову, что кажущаяся несправедливость может быть составной частью высшей справедливости, так же как ложь может быть составной частью правды. – он продолжал нести какую-то чушь.
– Но где же нам найти выход, – мои слова терялись в воздухе, как вода в песке.
– А кто вам сказал, что это тупик?
Господин выбрал самое большое яблоко и начал есть с громким хрустом. Яблоко было очень сочным. Лицо господина было гладко выбрито. Сок стекал по полным щекам крупными каплями. Пламя камина освещало комнату, и капли казались красными.
– Кто хочет самое большое яблоко? – спросила W, и я очнулся. Вокруг шумела самая банальная вечеринка.
Дурацкая привычка задумываться в гостях. Внезапно о чем-нибудь спрашивают, и ты не знаешь что ответить и где находишься. Чувствуешь себя очень