Под гримом «старушки» оказался сорокалетний мужчина».
История – совершенно невероятная. Если бы немецкой разведке удалось бы внедрить в Москве такого ценного агента, глупо было бы использовать его для нарушения светомаскировки при авианалетах. Немецкие бомбардировщики сбрасывали свой груз с большой высоты, и одно-единственное освещенное окно летчики бы просто не заметили.
Совершенно фантастическую историю поведал Щербаков на пленуме горкома:
– В Кашире в одной из деревень обнаружена одна кладовщица, незаметная, казалось бы, серая, замызганная личность. Но оказалось, она фашистская шпионка. Оказалось, что она знает даже не один язык, а несколько, чего нельзя было предположить. Если такие люди могут быть обнаружены где-то в деревне, под Каширой, то, конечно, в еще большей степени они могут быть обнаружены здесь, в Москве…
Чем могла в глухой деревне заниматься немецкая шпионка, Щербаков не объяснил. Неужели он сам верил в эту нелепую байку? Руководитель столичного региона, человек, входящий в состав политбюро?..
Статьи в прессе о шпионах и диверсантах были нацелены на усиление бдительности, а в реальности способствовали слухам и панике. Иногда расстреливали невинных людей, приняв их за диверсантов.
А вот еще одна столь же безумная история, свидетельствующая об умонастроениях москвичей. Врач московской «скорой помощи» записывал в дневнике:
«Двенадцать часов ночи. Тихо. Пьем чай. Коллега рассказывает, как его друг, старый артист, обнаружил шпиона. Человек этот отмеривал шагами расстояние от подстанции метро до углов улиц. Проделал он это несколько раз. Артист с помощью милиции его задержал и привел в комендатуру, где шпиона разоблачили».
Приведу еще одно очень достоверное свидетельство.
Когда началась война, моей маме Ирине Владимировне Млечиной исполнилось шесть лет. Память заботливо хранит детские впечатления. Она рассказала о них в воспоминаниях «Игрушка времени и страха», изданных совсем недавно. По профессии она критик, доктор филологических наук, работала в академическом Институте мировой литературы, то есть оценивала то, что пишут другие. Думаю, ей надо было самой писать прозу, эссеистику. Книга у моей замечательной мамы получилась очень искренняя.
«Все в классе были охвачены шпиономанией, – вспоминает Ирина Млечина. – Возвращаясь домой, иногда уже в сумерках или даже в темноте (несколько лет училась во вторую смену), девчонки гурьбой бежали по Сретенке и иногда, заметив где-нибудь на углу нетвердо державшегося на ногах мужчину или вообще какого-нибудь человека, разглядывавшего консервные пирамиды в витрине продмага, немедленно приходили к выводу, что это подозрительная личность, и бежали к ближайшему постовому, наперебой рассказывая, что возле такого-то переулка только что засекли шпиона. Уж больно странно он выглядит. То оглядывается по сторонам, то слишком пристально изучает содержимое витрины.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст