лагере. По расположению лагеря я передвигался с внутренней настороженностью, постоянно прислушиваясь к своим ощущениям. Карманы были вечно набиты аккуратно нарезанными клочками газет, но уже с учётом печального опыта и очко теперь болело от краски гораздо меньше. Теперь я был признанным экспертом по всем разновидностям бумаги в лагере и часами мог авторитетно рассуждать, как её правильно применять в экстремальных условиях и при этом не поцарапать задницу. Как методически правильно нужно разминать ватман, если ничего другого не попалось под руки и как его сделать мягче газетной бумаги. Много чего другого мог рассказать, но «кубинка» и её последствия также стремительно закончились. Причём закончились также ярко и запоминающее, как и началась.
Я был дежурным по лагерному сбору. Спокойно отстоял ночь, провёл с личным составом все положенные утренние мероприятия и когда развод лагерного сбора был в разгаре, фланирующим шагом направился из парка к палаткам. КОНЕЧНО, прежде чем выйти оттуда я недоверчиво протестировал свой организм на предмет разного рода неожиданностей, на что он мне бодро отрапортовал – ВСЁ О КЕЙ ХОЗЯИН! Поэтому я так легкомысленно и двинулся из парка, предвкушая, как сейчас приму душик и завалюсь в кровать на свои законные четыре часа отдыха. Когда уже находился на середине ровного, как футбольное поле, пространства, прямо напротив середины полутысячного строя, в пятидесяти метрах за спиной начальника артиллерия, крывшего матом каких-то негодяев с миномётной батареи и искренне верящего в действенность своего воспитательного процесса. Вот именно в этот момент меня и прошибла вся правда жизнь. Прошибла от головного мозга до заднего прохода. Я ещё стремительно дёрнулся, пытаясь в пять секунд покрыть расстояние в двести пятьдесят метров до ближайшего укрытия и даже успел промчаться метров пять, за которые понял – НЕ УСПЕЮЮЮЮ!!!!!!
Кинув загнанный взгляд на насторожившийся в ожидание увлекательнейшей развлекухи строй, мигом представив, как я пойду под солдатский гогот, нелепо растопырив ноги и ощущая противную липкость ползущую по ногам, скрипнул зубами и моментально принял совершенно другое правильное решение – Пусть лучше здоровый солдатский смех, чем смешки и хохотки в спину.
И строй замер, затаил дыхание, ожидая – ВОООООТ!
А я лихорадочно, перекрывая все рекорды в соревновании с собственным организмом, оторвав кучу пуговиц и чуть не порвав двойную кожаную портупею, скинул штаны. При этом я успел ещё достать из кармана пук газетных листов и сел на корточки за спиной у нач арта. Строй дружно ахнул, а из меня шумно и активно попёрли газы. Строй жизнерадостно заржал, а я сделал вид, что в поле один и меня очень интересует, что написано в периодической прессе, пусть даже и на безобразных клочках. А начальник артиллерии, приняв аханье и смех, как поощрение на его очередной оригинальный словесный оборот, с ещё большим воодушевлением стал крыть миномётку, не замечая, что твориться у него за спиной. Лишь через минуту