квази- и неэмпирического характера, интеллектуальная функция которых… состоит в постоянном инспектировании практики трех других когнитивных стилей (профессиональной, политической, публичной социологии. – Е.Я.) и их отношения к системе академического знания в целом» (с. 61–62). Соответственно, между социальной теорией и профессиональной социологией сохраняются «отношения взаимного дополнения». Таким образом, отказ от дихотомии рефлексии и инструментального знания в социологии позволяет уяснить, что главное различие когнитивных стилей всех его сегментов «обусловлено конкуренцией требований относительно автономной теории и не менее острой конкуренцией стратегий социальной практики» (с. 62).
Четвертый шаг в реконструкции модели Буравого связан с новым прочтением: а) отношений публичной и политической социологии; б) внутреннего содержания последней; в) связей каждого из этих сегментов дисциплины с профессиональным социологическим знанием. Отказавшись от принципа рефлексивно-инструментальной поляризации знания, Морроу задается вопросом об «альтернативной локализации несхожих когнитивных стилей политической и публичной социологии» (с. 62). Альтернатива в данном случае состоит в замене дихотомии целей и ценностей рядоположенностью двух вариантов этики ответственности. Заимствуя термин Вебера, автор статьи поясняет, что в современной социологии дилемма ценностных / целерациональных ориентиров уступает место конкуренции стратегий комбинирования (идеальных) целей и средств их достижения. С этой точки зрения необходимо различать узкопрагматическую, или конвенциональную, этику ответственности (политическая социология) и плюралистический критический прагматизм, или радикальную этику ответственности (социология публичная).
Радикальный вариант этики ответственности ставит во главу угла более или менее отдаленные цели (ценности) социального развития (не пренебрегая обсуждением возможных средств их реализации, пусть даже утопических и непрактичных в плане текущей политики). Конвенциональная ее разновидность делает выбор в пользу калькуляции сиюминутных средств (не всегда оставляя вне поля зрения цели социально-политической трансформации). При этом, продолжает Морроу, знание, аккумулируемое профессиональным сегментом дисциплины, не следует считать эмпирическим источником только политической социологии, поскольку к этому же знанию обращается и социология публичная в поисках способов конструирования «иного» социального порядка. Кроме того, отношения между этими сегментами социологического поля никак не могут считаться статичными, как полагает Буравой (то же самое справедливо и применительно к отношениям публичной социологии с государством и рынками). Публичная социология в той или иной ее форме не чужда самым разным политическим режимам (например, нацистской Германии); она может быть «сильной», и тогда ее голос становится рупором гражданского общества, или «слабой»,