стран, куда тогда позволялось выезжать. Она до сих пор работает в Симферополе в драматическом театре вместе с мужем и сыном.
Огромное влияние на мое воспитание оказал дед со стороны отца. Он был подполковником, служил под началом маршала Жукова. Очень гордился тем, что служил в Свердловске. Дед привил мне привычку к порядку. Я очень хорошо его помню, он умер не так давно, в 2010 году, и до последних дней отличался железной волей. Он никогда не ругал ни меня, ни брата, но ослушаться его никто не решался.
– Внучуля, иди-ка сюда. – Я подходил. – Вот смотри, какая у меня обувь – чистая, и вот у тебя обувь грязная, почему?
– Ну, дед, грязно, там лужи, осень…
– А почему же у меня чистая? Я старенький, я с палочкой хожу, а обувь чистая…
У деда Степана была фронтовая травма, и сколько я его помню, он передвигался с тростью. При этом на лестничной клетке всегда стоял ящик, где были кремы для чистки обуви, щетки. И он по армейской привычке никогда не выходил в грязной обуви, надраивал ее до блеска, и приучал к этому нас. И прежде чем зайти в дом, тоже нужно было всегда обувь помыть. На всю жизнь это отложилось, так что коньки у меня всегда блестели – как бы я ни ненавидел фигурное катание, на лед выходил в надраенной экипировке, пусть старой, но идеально выглядящей. То же самое касалось одежды.
Дед всегда меня учил, что если ты что-то берешься делать, то делать это надо хорошо, и спуску мне не давал. Отец, бывало, порол, иногда, наверно, заслуженно. Но именно дед оказал куда большее влияние. Мы с братом видели и впитывали его пример – он не пил, не курил, до самой смерти делал зарядку. Об его силу воли можно было затачивать мои коньки. Этот пример в жизни мне очень пригодился. Даже когда я уехал из дома, то никогда не пил и не курил – пробовал, конечно, но в привычку это не вошло. Да и слава богу, мне просто не понравилось: ни ощущение, когда кружится голова, ни неприятный вкус во рту, ни последствия. Если дед за что-то принимался, то всегда доводил до конца. Неважно, сколько ему было лет, неважно, что это было – постройка парника или просто рама на стену. Он выверял все до миллиметра и делал четко и аккуратно. У отца были золотые руки, но он никогда ничего не доделывал. Мог сделать тяп-ляп – держится, и нормально. Если отец что-то разбирал, то оставалась куча деталей: «Работает? Работает! Отстаньте, не нужны, значит, эти детали». Папа мог собрать из чего угодно все что угодно, и всегда это выглядело не очень красиво, хоть и работало. Дед Степан был аккуратным до педантизма. И воспитал это во мне. До сих пор, если я что-то делаю, то буду сидеть до конца – пока не доделаю, не успокоюсь. В тот период времени наука от деда – идти до конца – куда больше, чем наставления и ремень, помогла мне удержаться в спорте. А потом у меня просто не осталось выбора – в моей жизни осталось только фигурное катание.
ЕСЛИ Я ЗАИКАЛСЯ О ТОМ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ В ДРУГОЙ ВИД СПОРТА, МАМА ПЕРВАЯ БЫЛА ПРОТИВ. КАТЕГОРИЧЕСКИ.
Папа часто приезжал на мои тренировки, сидел на трибуне, смотрел, как я катаюсь. Иногда мне было стыдно