почти всегда заканчивались увечьем для тех скотов, и зверей, с которыми он играл. Если он боролся, то обычно старался вывихнуть зверю лапу, или прокусить ухо. А если катался на лошади, или бизоне, то гнал животное до той поры, пока оно не падало без сил.
– Сын, так поступать нельзя, – стыдила его Ева. А если бы на тебя села горилла и гоняла бы тебя, пока ты не упадешь без сил.
– Пусть попробует кто-нибудь, я его так прокачу, что забудет, как его звать, – отвечал Авель, и самодовольно ухмыляясь, равнодушно уходил от поверженного льва или упавшей в изнеможении лошади.
Я не раз замечал, Отче, что лев, которого победил Авель, мог без особых усилий, одним ударом лапы, так шлепнуть молодого хозяина Земли, что летел бы тот, кувыркался, до самых дальних кустов. Но звери даже подумать не смели, что можно обидеть существо более слабое, а тем более сына своего господина. Авель понимал это, и получал удовольствие от своей власти и безнаказанности.
Человеческий детеныш рос, Отче, лютовал, и в глазах его с каждым днем разгорался какой-то не знакомый мне холодный блеск. Блеск этот появился после того, как однажды, Авель, затеяв борьбу с двумя львами, уже в который раз, кусал льва за ухо. И в этот раз так сильно, что из раны брызнула алая струйка крови на губы Авеля. «Какая красивая, какая живая». Цвет алой крови ударил в глаза Авеля, как цвет победы, цвет торжества. А запах алого пульсирующего фонтанчика, вызвал у него ощущение желанной победы, ощущение властелина над вибрирующей чужой жизнью. Ему захотелось, чтобы этой алой дымящейся крови было много. Окунуть в нее руки, попробовать чужую жизнь на язык, втянуть чужую жизнь в себя, стать господином этой души. Опустить в алый, дымящийся теплый ручей ноги и стоять так тихо, не шевелясь, впитывая через подошвы ног энергию чужой жизни.
У Авеля до боли сомкнулись челюсти, заскрипели зубы. Он представил себе, как они вонзаются в плоть, как много крови полилось в его рот, в глотку. Алая волна ударила ему в сознание. Он потряс головой и открыл глаза. Над высокими деревьями быстро пролетали облака, закрывая лазурное небо. Молодой лев обиженно заскулил и попытался скрыться в кустах можевельника, но Авель догнал его.
– Подожди, оближу. И никому не говори, что это я прокусил тебе ухо. Скажи своей матери, что зацепился за колючки. Авель слизнул кровь с пораненного уха и блаженно закрыл глаза.
– Отче, да он же сглотнул эту кровь, а не выплюнул. «Сплюнь, сплюнь», – кричал я. Но я, ангел, я не могу ни кричать, ни плакать, так чтобы меня слышали человеки. Меня могут слышать только ангелы, духи и божества. Я осознал, что это был роковой глоток, не только для Авеля. Это был глоток духовной смерти для всех человеков, которые произойдут от Авеля на Земле. Я знал, что в крови всякого существа, сотворенного Тобой, всего, что имеет дыхание, живет его душа. Знал это и Авель, ибо об этом рассказывали ему и Ева, и Адам, и Каин.
Авель воровито озираясь и причмокивая, приблизился к льву,