«Ланский катехизис»? «Мысли о неотвратимом ослабляют в минуты опасности».
Он встал и посмотрел на улицу. Бухгалтеры исчезли, клерков сменил парад жен во всей их попугайской раскраске. В цветастых платьях жены спешили за покупками.
– Так поздно уже? Мне пора в больницу!
– Хорошо тебе над нами потешаться, – сказал Хирш. – У тебя, по крайней мере, приличная работа есть.
Равик засмеялся:
– Приличная, Роберт, но безнадега полная!
– Что-то ты сегодня неразговорчив, – сказал мне Хирш. – Или тебе уже наскучили наши обеденные посиделки?
Я покачал головой.
– Я с сегодняшнего дня капиталист и даже служащий. Бронзу продали, а завтра с утра я начинаю разбирать у Силверов подвал. Все никак не опомнюсь.
Хирш усмехнулся:
– Ничего себе у нас с тобой профессии!
– Против моей я ничего не имею, – сказал я. – Ее всегда можно толковать и в символическом смысле. Разбирать старье, сбывать старье! – Я достал деньги Силвера из кармана. – На вот, возьми хотя бы половину. Я тебе и так слишком много должен.
Он отмахнулся.
– Выплати лучше что-нибудь Левину и Уотсону. Они тебе скоро понадобятся. С этим шутить не надо. Власти – они всегда власти, не важно, идет война или кончается. Как твои языковые познания?
Я рассмеялся.
– С сегодняшнего утра почему-то понимаю все гораздо лучше. Переход в статус обывателя творит чудеса. Американская сказка стала приносить заработок, американская сумятица превращается в трудовые будни. Будущее начинается. Работа, заработок, безопасность.
Роберт Хирш глядел на меня скептически.
– Считаешь, мы еще на это годимся?
– А почему нет?
– А если годы изгнания безнадежно нас испортили?
– Не знаю. У меня сегодня только первый день обывательского существования – и то не вполне легального. А значит, я по-прежнему представляю интерес для полиции.
– После войны многие не могут найти себя в мирных профессиях, – проронил Хирш.
– До этого еще дожить надо, – сказал я. – «Ланский катехизис», параграф девятнадцатый: «Заботы о завтрашнем дне ослабляют рассудок сегодня».
– Что тут происходит? – спросил я Мойкова, войдя вечером в плюшевый будуар.
– Катастрофа! Рауль! Наш самый богатый постоялец! Апартаменты люкс, с гостиной, столовой, личной мраморной ванной и телевизором в спальне! Решил покончить с собой!
– И давно?
– Сегодня после обеда. Когда он потерял Кики. Друга, с которым Рауль жил четыре года.
Где-то между полкой с цветами в горшках и пальмой в кадушке раздался громкий, душераздирающий всхлип.
– Что-то уж больно много в этой гостинице плачут, – сказал я. – И все больше под пальмами.
– В каждой гостинице много плачут, – заметил Мойков.
– И в «Ритце» тоже?
– В «Ритце» плачут, когда происходит биржевой крах. А у нас – когда человек