а это уже похоже на заговор о теории заговора. Иными словами, соглашаясь, что за падением башен-близнецов стоял Буш, жаждавший оправдать вторжение в Ирак, мы погружаемся в дебри бредовых выдумок и перестаем анализировать настоящие причины и методы вторжения Буша в Ирак, а также влияние неоконсерваторов на него и его политику.
Из чего можно было бы заключить, что слухи о заговоре Буша против башен-близнецов распространяет сам Буш. Но мы не до такой степени конспирологи.
О массмедиа
Радиовещательный гипноз
В одной из прошлых «картонок» я рассказывал о том, что чувствовал мальчик, который, прильнув вечерами во время войны к радиоприемнику, слушал песни или сообщения, передаваемые «Радио Лондона» партизанам. Все это запечатлелось в моей памяти и остается там ярким и волшебным воспоминанием. Сохранит ли современный подросток столь же глубокие воспоминания о новостях, посвященных войне в Персидском заливе или событиям в Косово?
Я задал себе этот вопрос на прошлой неделе, когда на фестивале Prix Italia[208] мы слушали отрывки из радиопередач последних семидесяти лет. Ответ нашелся в знаменитой теории Маршалла Маклюэна[209] (у которой, кстати, есть много предшественников, писавших о радио, от Брехта до Беньямина, от Башляра до Арнхейма[210]) о горячих и холодных средствах коммуникации. Горячее средство коммуникации затрагивает одно-единственное чувство и не оставляет пространства для взаимодействия: оно обладает гипнотической силой. Холодное средство коммуникации воздействует на различные каналы восприятия, но фрагментарно, оно вовлекает тебя в работу, заставляет достраивать, соединять, перерабатывать полученное. Так, по Маклюэну горячими являются публичная лекция и кино: ты просто сидишь и пассивно воспринимаешь, а холодными – теледебаты или вечернее телешоу. К горячим относится высококачественная фотография, к холодным – комиксы, схематично представляющие историю.
Когда в эфир стали выходить первые радиоспектакли, публике предлагалось слушать их в темноте. Я хорошо помню те вечера, когда шла еженедельная радиопостановка: свет в комнате был приглушен, отец сидел в кресле, прильнув к радиоприемнику, и слушал его два часа в абсолютной тишине. Я устраивался у него на коленях, и, хоть я мало что понимал в действии пьесы, это составляло определенный ритуал. Вот какова была сила радио.
Адорно[211] одним из первых высказал сожаление, что, слишком широко распространившаяся посредством радио, музыка лишилась своей, можно сказать, литургической функции и стала просто товаром. Но Адорно размышлял над тем, как портится вкус меломана, а не над тем, как музыка может повлиять на подростка. Я помню, с какой страстью я впитывал звуки, когда благодаря радио открыл для себя классическую музыку и, следуя советам журнала Radiocorriere, настраивался на те минуты, очень короткие, когда передавали польку Шопена или одну часть симфонии.
Осталось