четкое и привычное нам главное значение сепаратизма: движение за отделение от государства его части.
В международном праве нет ни универсально принятой дефиниции сепаратизма, ни корпуса положений, прямо относящихся к этому явлению1. В качестве же одной из вариаций научного определения можно привести формулировку авторитетного американского этноконфликтолога Д. Горовица: обособление группы «населения, главным образом, на этнической и религиозной основе, выход этой группы и ее территории из-под юрисдикции более крупного государства, частью которого она является, с последующим образованием нового государства» (1, с. 145). Вариант академика В. Тишкова звучит так: «Сепаратизм – это требование суверенитета и независимости для этнически обозначенной территории, и это требование направлено против государственной власти страны проживания» (7). (Отметим, что этнический либо этноконфессиональный элемент не являются обязательным атрибутом сепаратизма, но наиболее типичен для сепаратистских движений ХХ столетия.) Ряд исследователей считают необходимым добавить важный уточняющий нюанс, который обычно подразумевается, но выпадает из определений: к сепаратизму относятся только те случаи, когда импульс к отделению исходит не извне государства, а изнутри (см., напр.: 6).
Между тем в последние два-три десятилетия содержание, вкладываемое в понятие «сепаратизм», вновь становится все более множественным и размытым. Слово вошло в моду (отражая дух постмодерна) и употребляется в не свойственных ему прежде контекстах. Возникли многочисленные новые «сепаратизмы с прилагательными», относящиеся к всевозможным сферам. Появились сочетания «феминистический сепаратизм», «социальный сепаратизм», «правовой сепаратизм», «административный сепаратизм», «электоральный сепаратизм», «парламентский (и даже «межпарламентский») сепаратизм, «системный сепаратизм», «внутренний сепаратизм», а также земельный, финансовый, бюджетный, торгово-продовольственный, лесной, рыбный и проч.
Весь этот растущий конгломерат неологизмов требует прежде всего дифференциации и соотнесения их смысла. Некоторые из них явно не содержат внятных критериев применения, оставаясь не более чем метафорами. И хотя метафоры в социально-гуманитарном дискурсе способны выполнять ценную аналитическую функцию, не всегда это обстоит так. По крайней мере часть «сепаратизмов с прилагательными» сводятся к публицистическим преувеличениям, лишь смазывающим реальную природу описываемых явлений. Другие – например, «этнический сепаратизм» в непривычном смысле (в значении отдельного этнического самоопределения), «феминистический» или «социальный» сепаратизм – могут быть логически вполне корректны. Но важно понимать, что если они относятся к разным аспектам социальной действительности, то и рассматривать их надо по отдельности (например, не приравнивая «сепаратное» этническое самоопределение к политическому сепаратизму на этнической