силы, сестра.
Гончая прикинула, сколько незнакомцу лет. Если судить по голосу (в яме было слишком темно, чтобы разглядеть этого человека) – сорок-сорок пять. По возрасту он годился ей в дядьки или даже в отцы.
– Тебе тоже… папаша, – съязвила она.
Тот благодарно кивнул, принял кусок крысы левой рукой, а правой изобразил странный жест, будто хотел коснуться пальцами лба, живота и плеч угостившей его женщины.
– Храни тебя Господь.
Это оказалось настолько неожиданно, что Гончая даже растерялась на миг. Она не раз замечала, как крестятся жители метро, но не обращала на таких людей внимания. Да они и сами этого не хотели – крестились украдкой, редко кто делал это открыто. Но еще никто на ее глазах не осенял крестом кого-то другого!
«Священник!» – полыхнула в мозгу внезапная догадка.
От нелепости ситуации Гончей стало смешно. Она много лет скиталась по метро; где только ни побывала за эти годы: и у ганзейских купцов, и у браминов в Полисе, у идейных анархистов на Войковской, у красных, фашистов и отъявленных бандитов, – а священника встретила впервые, причем не где-нибудь, а в плену у поклонников Сатаны. Впрочем, чему было удивляться? В рухнувшем мире все перевернулось с ног на голову.
– Ты священник? – все же уточнила она.
– Отец Ярослав. Правда, здесь меня называют просто поп.
Теперь Гончая смогла разглядеть его лицо: глубокие морщины вокруг рта, необычайно светлые, внимательные глаза, обильная седина в криво остриженной, измазанной грязью бороде.
– Ешь давай, поп, – усмехнулась девушка и, подавая пример, вонзила зубы в свою половину добычи. Крысиное мясо оказалось жестким, горелым снаружи и сырым внутри. Но вполне съедобным.
Когда Гончая снова взглянула на священника, то с удивлением обнаружила, что тот так и не притронулся к своей порции. Вместо этого он неожиданно спросил:
– Как тебя зовут, сестра?
– Кто как, – ответила она с набитым ртом. – Гончая, Катана, даже Валькирия.
Сейчас все эти прозвища казались ей чужими и бессмысленными.
Священник поморщился.
– Это все клички звериные. А настоящее имя, человеческое?
– Человеческое, – повторила за ним Гончая. Перед ее мысленным взором всплыло лицо Майки с изумленно вытаращенными глазенками: «У каждого человека должно быть имя!» Это была их общая сокровенная тайна. Уже более десяти лет, с тех пор как сбежала от матери, Гончая не произносила свое настоящее имя вслух.
Она покосилась на закованных в цепи пленников, жадно пожирающих крыс и вырывающих друг у друга еще недоеденные тушки, затем снова обернулась к священнику.
– Где ты здесь видишь людей?
– Прямо перед собой, – не моргнув глазом, ответил тот.
Гончая сплюнула ему под ноги густую, темную от крови слюну.
– Ошибаешься, поп. Я уже три дня как мертва.
Развивать свою мысль она не стала: молча уселась на землю, спиной к надоедливому проповеднику, и принялась грызть жесткое, безвкусное