Сейчас в моем доме был абсолютно понятный мне человек, и я не испытывала неловкости от того, что она мыла мой унитаз. Неудобство – может быть. Но точно не неловкость. Мне не прислуживала жена олигарха, пусть даже бывшая жена. Эта женщина была на своем месте. Женщина-отгадка. Без ореола непонятности и тайны. И мне было вполне комфортно. В собственной квартире, между прочим.
Я занервничала – чем кормить мою новую фрекен Бок на обед, она-то точно не откажется. Потом вспомнила, что в холодильнике есть зеленые щи и рыбные котлеты и, успокоившись, села за письменный стол. Моя певунья вовсю гремела стульями. Я достала беруши и взяла лист бумаги и ручку. На сердце было ясно и спокойно. Я принялась за работу.
Бабье лето
Все, как всегда, получилось кувырком из-за этой дуры Инки. Прости господи, все-таки родное дитя. Позвонила, естественно, среди ночи. Кой черт ей задумываться, что мать, приняв очередную дозу снотворного, наконец заснула. У них-то в Москве белый день! Орать начала сразу, с разбега, орать и рыдать – одновременно. Это у нее отработано – с детства опыт неслабый. Пока Стефа врубилась, попробовала ее хоть как-то на секунду прервать и понять наконец, в чем дело, прошло минут пятнадцать.
Анька тоже, конечно, проснулась, а у нее со сном тоже не ахти.
В конце концов Стефа поняла, что внук Тема в больнице, какой-то сложный перелом голени, хорошего не обещают, возможны осложнения – в общем, надо менять билет и срочно лететь в Москву. Стефа сидела на кровати, опустив голову, свесив ноги, и монотонно приговаривала:
– Да, да. Я все поняла, поняла, конечно, буду, завтра все сделаю, да, буду, буду.
Анька стояла над ней в белой ночной рубашке до полу, скрестив руки на груди. Стефа положила трубку и подняла на подругу глаза:
– Ты как привидение, господи!
Анька, не поменяв позы, сурово спросила:
– Ну что там опять?
Стефа махнула рукой:
– Тема в больнице, ничего страшного. Но ты же знаешь Инку! Придется менять билет.
– Идем на кухню, – предложила Анька.
Они сели на высокие кухонные табуретки (Анька называла их насестом), закурили, и Анька ловким, отработанным движением плеснула виски в стаканы с тяжелым дном.
– Ну и!.. – грозно изрекла она.
– Буду менять билет, – вздыхая, ответила Стефа.
Несколько минут они молчали. А потом, естественно, Анька разразилась. Гнев ее был логичен и справедлив, так же, как и доводы. «И Инна твоя придурошная – тебе не привыкать, и с Темой, слава богу – тьфу-тьфу, ничего страшного. И осталось всего пять дней. И когда они тебя оставят в покое, эгоисты, сволочи!»
Стефа задумчиво смотрела в одну точку.
– Никогда, – сказала она.
– В смысле? – уточнила Анька.
– В смысле не оставят в покое, – устало бросила Стефа. Потом взмолилась: – Слушай, пойдем спать, может, еще прихватим часок-другой, а?
Анька махнула рукой и в сердцах почти швырнула пустой стакан в мойку.
– Ну