Виктор Семенов

Совокупность совершенства (сборник)


Скачать книгу

нства.

К колоссянам 3:14

      Свет и тени

      Знаете, я свято верю в то, что мысли одного человека оказывают сильнейшее влияние на внутреннее состояние другого, а чем ближе эти люди и чем более концентрированна мысль одного из них, тем сильнее это влияние. Просто ты не всегда можешь идентифицировать чужую идею внутри своей системы. Она кажется хорошо защищенной от любого внешнего воздействия, но на деле в нее залетает всякое – и полезное, и мусор, – и не всегда получается закрыть границы для этого самого мусора.

      Это никакая не философия, я ощутил действие процесса на собственной, так сказать, шкуре довольно рано, лет в двенадцать. Я сидел на уроке математики и усиленно концентрировался на словах учительницы, одновременно вчитываясь в лежавший передо мной брайлевский текст учебника. И тут мне ни с того ни с сего очень захотелось чего-нибудь солененького. Огурчика, например. Проглотив слюну, я отогнал это странное для меня желание: я не был голоден и в принципе не любил соленые огурцы. Еле досидев до конца урока, я влез в портфель, в который заботливая мама обязательно укладывала мне что-нибудь перекусить, и, обнаружив там бутерброд с сыром, жадно впился в него зубами. Это был, конечно, не лучший заменитель огурца, но хоть что-то. А в класс тем временем поболтать с математичкой заглянула учительница русского языка и литературы, и первая сказала второй нечто, заставившее меня всего превратиться в слух. Она сказала, что очень, очень, очень хочет чего-нибудь солененького. Огурчика, например. Учительница русского предположила, что коллега беременна, а та в свою очередь задумалась над этим предположением, скоро оделась и убежала куда-то (может, в аптеку). Через несколько месяцев у нас появился другой учитель математики. Я же потом неоднократно замечал у себя странные, несвойственные мне мысли и желания и почти всегда мог идентифицировать причину их возникновения.

      И вот когда я в последний раз ехал рядом с Надин, наслаждаясь тем, что к обычным ее ароматам добавился запах, в котором я уловил что-то похожее на ежевику, то в сплетение мелодий и ритмов, нескончаемым потоком бурливших внутри моего естества, вдруг вторглась мысль настолько странная, насколько и страшная и уж совершенно точно не имевшая ко мне никакого отношения, даже несмотря на некоторые особенности моей телесной оболочки.

      Но, по-моему, я чуть-чуть забежал вперед, что вполне возможно: когда я вспоминаю о ней, сердце начинает быстрее гнать кровь по венам, и я физически ощущаю это совершенно дикое ускорение.

      То утро началось как обычно – со звонка Архипа. Он предлагал подать автомобиль, но была среда, а по понедельникам, средам и пятницам я добирался до студии на метро. Думаете, он не знал, что сегодня была среда? Конечно, знал. Но все равно раз за разом в каждый из этих трех дней недели он звонил мне в восемь утра, предлагая воспользоваться автомобилем. Меня очень умиляла эта забота о моей скромной персоне, и я, безусловно, понимал его: по мнению зрячего человека, почти незрячему перемещаться на общественном транспорте современного российского мегаполиса, коим, разумеется, являлся Санкт-Петербург, опасно, как он говорил, «очень опасно». Я же пытался ему объяснить, что мне жизненно необходимо было стать частью этого мегаполиса, самой настоящей частью: не просто слушать шуршание шин из салона автомобиля, в котором пахло освежителем воздуха и терпким парфюмом водителя, а находиться внутри города, соприкасаться с его звуками, запахами, людьми. Была б моя воля, я каждый день ездил бы на метро, но этого Архип мне точно никогда не разрешил бы. «Ведь можешь себе позволить машину!» – обычно кричал он. Я действительно мог, но, как уже говорил, дело было не в этом. Играло роль и еще одно обстоятельство, но о нем чуть позже. В итоге я выбил себе эти три дня и упорно стоял на своем, несмотря на его непрекращавшиеся звонки в восемь утра.

      Квартира моя, двухкомнатная и небольшая, являла собой вершину чистоты и порядка, что, как вы понимаете, было не какой-то моей прихотью, а жизненной необходимостью, поэтому каждый предмет имел свое место и возвращался именно туда после использования. Конечно, у меня был помощник – женщина, которая убиралась в квартире дважды в неделю. Каждый раз после ее качественной, в общем-то, работы мне приходилось возвращать некоторые предметы на свои места, и если кто-нибудь увидел бы меня со стороны, то стал бы зрителем странного фильма – смешного и в то же время грустного. Я не ругал ее, она и сама чувствовала себя очень неудобно, если иногда забывала дислокацию той или иной бытовой мелочи, и к определенному моменту нашего с ней взаимодействия мы достигли понимания.

      В то утро все, что мне было нужно, оказалось на месте, поэтому к восьми тридцати я благополучно вышел из дома.

      Выглядело это всегда так: один шаг вперед, разворот, закрытие двери, разворот, десять шагов налево до лифта. Там обычно в это время уже ехал мужчина с десятого этажа со своим шпицем, и я, узнавая их по аромату одеколона хозяина и запаху шерсти собаки, еще до их приветствия желал им доброго утра. Далее следовал несложный выход из парадной во двор и из двора на улицу. Затем полтора километра прямого, как палка, тротуара, переход дороги под свистевший специально для меня светофор и станция метро, популярная в этот час среди людей совершенно