Я пропал! Теперь только два пути – напиться и забыться. Правильно сказал, кто/то там из великих – смирись со свей участью. Револьвер мгновенно смиряет. Даже боли не почувствуешь. Даже выстрела не услышишь. Хотя… кто знает? Никто ведь не пробовал. А те, кто пробовали – уже не смогли поведать. Какое бешеное колебание чувств. Я то в ледяной колодец проваливаюсь, то взлетаю к самому палящему солнцу. Вот это и есть, наверное, та самая боль и великая радость от полнокровной любви к женщине. Правда, пока, без ответа. Но всегда присутствует какая/то надежда, что вот/вот она придёт, вот/вот она позвонит. Не позвонит. Это пустая надежда. Её уже задобрили куском шоколада, фантиком, плюшевым мишкой. Усыпили бдительность. Веки откроются, но уже потом – уже поздно будет. Я проходил через это, так что знаю, о чём говорю. Я видел, как Таша на меня смотрит. Она знает, что я преуспел в литературе. Относительно, конечно, ведь абсолютной славы не бывает. Даже слава Гомера невечная. Ничто не вечно под луной. Я совершенно сбит с толку и не знаю, что мне делать. Я жил, ради девушки, которая даже разговаривать со мной не стала. А теперь, ради кого я живу? Ради себя? Мне противен эгоизм в любой форме, даже моей собственной. Мне срочно нужен объект любви. Мне необходимо кому/то дарить себя – свою любовь, которой я наполняюсь день ото дня, и пока, не ведаю куда применить. Голова болит жутко. Это не от похмелья – это от бесконечных размышлений о ней, без сна, без отдыха, без аппетита. Я пропал как личность, как человек, как существо способное претендовать на индивидуальность. Я скончался. Или кончился. Остановка – конечная. Поезд зашёл в тупик. Мне никогда не везло с женщинами. Не было примера для подражания. Отец свалил куда/то, когда я ещё был совсем младенец. Ему и сейчас до меня нет дела: ни звонка, ни поздравления, ни банального интереса о том, как у меня обстоят дела. Зато, бабуля всячески радеет, чтобы я о нём помнил, то бишь – на старости лет простынки ему менял. Проблема в том, что я буду менять ему простынки, если в этом будет необходимость. Всё/таки он отец. Что ж теперь поделать, если у них с матерью не заладились отношения. Вспоминается такой казус, вспоминается такой случай, прихожу я как/то раз с работы, – лет мне было пятнадцать, а работал на стройке помощником маляра, – а он где/то всю ночь бухал, с кем/то подрался, а пока я был на работе, и мать была на работе, влез через балкон (летом открыт) с третьего этажа на четвёртый, и благополучно уснул на диване. Обнаружив его, я, конечно же, возмущался. Но дал ему свою рубашку, вместо его порванной, дал денег на проезд, покормил, и отправил туда, где он живёт. Не знаю, почему всегда лояльно отношусь к людям… Другой бы по морде ему дал, не смотря, что отец. Странно, как люди любят ложь. Хотя, что тут странного. Истина настолько жестка, что принять её бывает совершенно невыносимо. Особенно, если видишь будущее. Писатели тоже лгут. Довольно часто. Ведь надо ещё и читателей привлекать. Некоторые, конечно, много говорят
