сначала в одной стране, а затем в рамках передовых стран Запада, и прежде всего в Германии. Троцкий с гордостью писал, что созданная им в 1917 г. «рабочая гвардия» была партией грядущей гражданской войны. Большевики отличались от кадетов тем, писал здесь же Троцкий, что они не боялись посягнуть на собственность, на богатство, на образование, на закон и на сословные различия. Это была партия тотального присвоения чужой собственности, тотальной конфискации. И в этом состоял реальный человеческий смысл марксистской идеи обобществления всех средств производства. Это были люди, которые считали, что нет ничего недозволенного, невозможного во имя «толчка истории», во имя преодоления аморальной эксплуатации человека человеком, осуществления предначертаний Карла Маркса. Они не побоялись, о чем открыто писал Троцкий, использовать представителей «плебейской нации», людей в серой одежде и с «серыми», невыразительными лицами для осуществления своих партийных и, как они считали, исторических целей [16, с. 327–328]. Большевики, в отличие от меньшевиков, эсеров, приветствовали расправу крестьян над помещиками, приветствовали единственный социализм русского крестьянства, т.е. коллективный разгром помещичьих владений, усадеб. Троцкий в своей книге обращает внимание, что стихийный коллективизм крестьянской общины проявлялся в принуждении к участию в разгроме даже «крепких крестьян», кулаков.
Он напоминает, что были случаи, когда «уклонение (крестьянина) от участия в разгроме каралось смертью ослушника» [16, с. 20]. Начиная с последних чисел сентября в Таврической губернии, по воспоминаниям крестьянина Гапоненко, его односельчане «стали громить экономику, разгонять заведующих, забирать хлеб из амбаров, рабочий скот, инвентарь. Даже ставни с окон, двери с построек, полы из комнат и крыши цинковые срывались и забирались» [16, с. 15].
Посвящая несколько страниц рассказу о дикости и зверстве погромщиков-крестьян, какой же вывод делает Троцкий. Все эти погромы в историческом смысле неполноценны, заключает он, ибо оно, «крестьянское движение в 1917 году в социальной основе своей было направлено не против капитализма, а против пережитков крепостничества». Троцкого не волнует, что эти погромы крестьян были проявлением дикости, вандализма, зверства, несли в себе нечто античеловеческое. Его волнует, что в этих погромах не было антикапиталистических мотивов.
«На 4954 аграрных конфликта с помещиками в течение февраля, – октября – сожалеет Троцкий, – приходится всего 324 конфликта с крестьянской буржуазией» [16, с. 20]. Дело коренным образом меняется, с чувством удовлетворения, пишет Троцкий, когда в 1918 г. развернулась «борьба с кулачеством», удовлетворением от того, что именно Троцкий, как и Ленин, организовал в 1918 г. широкомасштабную гражданскую войну в деревне. Кстати, по этой же логике классовой борьбы Троцкий должен был бы всячески поддерживать насильственную коллективизацию Сталина, который довел начатую им и Лениным борьбу с кулачеством до логического конца.
И