то же время в современных дискуссиях и обсуждениях вопрос о влиянии территориального (пространственного) фактора в политике ставится и в более сбалансированном ключе, ограничивающем географический детерминизм. Некоторые авторы при этом используют идеи П. Бурдье, который различал физическое и социальное пространство [Пушкарева, 2012; Туровский, 2015]. Последнее не связано с физическими характеристиками, а определяется социальными параметрами – социальными дистанциями, позициями в социальном поле, социальным / символическим капиталом и др. [Бурдье, 2007]. В этом же русле развивается и учение Бурдье о поле политики, которое представляет собой разновидность социального пространства с соответствующими особенностями.
В некотором роде сходную мысль высказывает Туровский [Туровский, 2015] применительно к исследованиям политического пространства, в котором он выделяет так называемые метапространственные и геопространственные аспекты. Первые не обладают вещественными, физическими свойствами, а вторым, напротив, свойственны вещественность и территориальность. Но в исследованиях оба аспекта должны быть представлены во взаимосвязи, так как «политические отношения в метапространстве, как правило, имеют «территориальную проекцию, т.е. определенным образом распределены и структурированы в геопространстве» [Туровский, 2015, c. 73]. Для исследований автор предлагает так называемый контекстуальный подход, означающий, что территориальность должна включаться в контекст политики в качестве важной составной части.
Включение территориальности в политику предполагает, что она становится еще одним фактором структурной дифференциации области политического, влияющей на формирование политических акторов и их взаимодействия. В этом смысле сближение и интеграция с географическими науками и применение их подходов важны, прежде всего, для развития исследований структурной организации и дифференциации контекста субнациональной политики, для расширения знаний об общих особенностях этой дифференциации на разных территориальных уровнях, о ее специфике на отдельных территориях и т.д. Они тем самым вносят свой основной вклад в развитие и совершенствование структурных направлений исследования субнациональной политики, но в то же время менее значимы для ее изучения в русле агентских / акторных подходов политической науки.
В-третьих, актуальной темой обсуждений выступают вопросы соотношения в субнациональной политике формальной и реальной политической институционализации [Гельман, 2000, 2010; Меркель, Круассан, 2003; Чирикова, 2006; Панов, 2008; Туровский, 2011; Reisinger, 2013 и др.]. Возникающая в этой связи проблема также связана с природой и функциям политики, но переносит акцент на вопрос о том, что и каким образом приобретает политическое значение на субнациональном уровне и, следовательно, включается в субнациональную политику. В плане исследований акцент на формальную политическую институционализацию предполагает приоритетное внимание к образованиям, обладающим такой