услышал, помнит только, как они летали… А что говорили?
В это время мама его стояла на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы и даже не просила, а требовала, чтобы Матерь Божия воскресила ее сына. И услышала: «Мне нетрудно его воскресить, но для него лучше, чтобы все осталось как есть».
Но она все плакала и просила, и тут Петр увидел свое тело, на больничной кровати в реанимации, в шлангах, трубках, вокруг врачи, и осциллограф, подключенный к сердцу, выводит прямую линию. «Меня положили на мое же тело: ноги на ноги, руки на руки, лицо на лицо – и как бы вставили меня в меня», – и он увидел, как на экране осциллографа появилась синусоида…
Прошло несколько лет, и мама рассказала матушке, что сын ее не очень удачно женился, как-то живет среднестатистически…
В Тверь мы возвращались уже другой дорогой, через Киров, и когда мы наконец добрались до Костромы, я поняла, что мы почти дома. Да вообще уже дома. И Тверская область с тех пор для меня все равно что Московская, и три часа теперь до Лавры на машине – это совсем ничего, это просто «под боком». И много еще всего поняла и переоценила благодаря этому нашему неожиданному зимнему путешествию, которое мы теперь часто с Гусевым радостно вспоминаем.
Благословение должно быть на благо
Однажды так случилось, что пришлось мне долго искать, спрашивать своих московских знакомых, не знают ли они схимонахиню Ф., о которой говорили, что она живет в Москве, где-то на Красносельской, лежит лет сорок, не вставая – у нее дар прозорливости, она так и говорила о себе: «Что моя губка шлепнет, так и будет». Меня попросил найти ее знакомый батюшка, у которого тогда были большие трудности в духовной жизни. Когда-то по благословению нашего старца он приходил ее исповедовать, но позабыл, где она живет. Наверное, год прошел, я уже потеряла надежду ее разыскать. И вот однажды мы с Ларисой Акимовой пришли на Немецкое кладбище на могилу старца Захарии, ставим цветочки, и вдруг Лариса ни с то ни с сего и говорит мне: «А ты не знаешь схимонахиню Ф.?» Мы сразу поехали к ней на Красносельскую. Позвонили. Дверь открыл ее племянник и сказал, что матушка сегодня не принимает. И услышали издалека: «Этих приму». Я увидела кроватку, на которой, казалось, никого не было, одно только матушкино лицо на подушке и такие глубоко запавшие глаза, просто темные ямы, и глаза там на дне. Я попросила ее помолиться за отца А.
– А вы к кому ходите? К Науму? Наум – у него большой ум.
Я только подумала, что матушка, наверное, долго не проживет и я вряд ли еще ее увижу, а она и говорит мне:
– Нет, ты еще ко мне придешь. Приходи ко мне на Пасху.
Пришлось сразу привести в порядок свои помыслы, «расчистить внутреннее пространство».
Заканчивались пасхальные дни, я вспомнила, что должна навестить матушку Ф., купили мы с Ларисой цветы и пошли ее поздравлять. Надо что-то спросить у нее, так, вроде, полагается, а у меня нет вопросов. У меня вообще не было почти никогда нерешенных вопросов, потому что был Батюшка. Мы и не