алтайской малины, а я не спеша думала, что с моей «ловкостью» точно сломаю себе позвоночник, да уже не успеть резиновые сапоги натянуть, не ходить же там босиком в ожидании машины, которая в лучшем случае через месяц появится… И тут неожиданно на нашей узенькой горной дороге оказалась полянка, а водитель еще не успел выпрыгнуть, пошел на виток спирали и сумел погасить скорость. Мы высыпали из кузова и потихоньку стали приходить в себя. А шофер оглядел нас и сказал: «Кто-то из вас тут очень счастливый! Мы все сейчас должны были вон там рыб кормить», – и показал на Катунь. Тут до меня, наконец, дошло, что пора молиться и Бога благодарить, и эта первая за все время нашего путешествия молитва была, конечно, молитва Иисусова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную».
И еще дошло, что, скорее всего, счастливыми-то были мы с Валей – Валя покрестились за месяц до нашей поездки, а я – всего три месяца тому назад. Не успели еще особенно грехов набрать.
Крестилась-то я, ничего не понимая, не осознавая, мне еще предстояло через полгода в Печорах пережить переворот сознания – крещение покаянием, и Господь, предвидя это, дважды спас от нелепой внезапной смерти грешную мою душу.
И вот через пару лет как-то вечером позвонил мне из Ленинграда на работу Геннадий – самый близкий друг Леши:
– Ты столько нам с Алексеем рассказывала о твоем Батюшке, отце Науме, а я завтра приезжаю на один день в Москву. Отвези меня к твоему старцу.
– А когда ты приезжаешь?
– Рано утром.
– Ну, попробуем. Я сдаю ключи в девять, и можно через полчаса встретиться на Ярославском вокзале. Впритык, конечно, но шанс есть.
На вокзале мы увидели объявление об отмене электричек до часу дня.
– Все бесполезно. Батюшка уходит в два, мы приедем в Лавру в лучшем случае только к трем, к закрытой двери.
– Все равно поедем. У меня будет время часов до пяти, потом бегом на электричку и сразу в поезд. Я хоть на пороге его кельи постою.
– Да кто нас пустит в келью, не пройдем даже через проходную. Знаешь, тогда молись.
И мы поехали с моим некрещеным Геннадием в Сокольники, в ближайший храм; он поставил свечи Матери Божией, вернулись на вокзал и в три часа все-таки оказались в Лавре возле проходной, нас почему-то сразу пропустили, что было в те годы совершенно невероятно, и вот мы стоим в тишине на пороге безлюдной Батюшкиной кельи.
– Ну вот, здесь Батюшка и принимает народ…
И тут послышались шаги, и в пустую приемную, к нашему великому удивлению, заходит наш старец.
– Ну что, приехали?
И начался разговор, который продлился ровно два часа, – как раз все то время, какое было у Геннадия, чтобы он мог успеть на свой вечерний поезд. Батюшка с такой любовью с ним говорил, и шутил, и даже «обижал» осторожно – проверял устроение души. Наш математик все выдержал достойно и смиренно. «Значит, и мама и папа твои – оба евреи? Жаль. Вот если смешивается кровь,