«Москва». У него был самый дешёвый абонемент, с 7 до 10 утра. Можно было купаться целых три часа. А днём и вечером за те же деньги – всего час. Марципан обожал этот бассейн. В огромной круглой чаше, полной лазурной воды, под открытым небом ныряли и плескались люди. Оттуда всегда неслись крики восторга и смех. В солнечные дни бассейн переливался и виден был сверху до самого дня, а в холодные, зимние, над подогретой водой висела густая шапка пара. В 90-е бассейна не стало. На его месте ударными темпами построили Храм Христа Спасителя, а на другом берегу Москвы-реки появился высоченный Пётр Первый работы скульптора Церетели. Храмом все восхищались, а Петра ругали. Но Миллер был противоположного мнения. Храм он называл не и иначе, как «панелякой, с привинченными к ней куполами». «Разве так храмы строят? – с грустью говорил Гриша. – Их вручную кладут, по камушку. И чтоб каждый камушек с молитвой, чтоб слезами и потом полит…» А вот Пётр Миллеру нравился. «Да, такой он и был, – уверял Гриша. – Тощий, нескладный, большой. Крут был не в меру. Боярам бороды брил, а они его ненавидели. Он и тогда всех в Москве раздражал, и сейчас. Потому и построил себе другую столицу, на Неве». Марципан не знал, во всём ли прав Миллер, но бассейна ему было жалко…
В тулупе и валенках, с Рексом на поводке, он, казалось, ходил вдоль забора Мосфильма целую вечность. На самом деле только одну осень и одну весну. Но эти осень и весна крепко запали в душу Марципану. Он возненавидел собак и прикоснулся к тесному, пропитанному духами, розами и сексом, миру кино. Со временем ему, молодому и неискушённому, стало казаться, что настоящая жизнь происходит здесь, на киностудии, а за забором, всего лишь жалкое унылое подобие этой жизни. После «собачьих» суток, Марципан отсыпался до обеда. Потом вскакивал, одевался и снова ехал на Потылиху. Это устаревшее название Мосфильмовской улицы употребляли только студийные аборигены, операторы, монтажницы, реквизиторы, охранники и прочие, прослужившие на Мосфильме всю жизнь, покорно положившие свои судьбы к ногам сверкающего идола, с восторгом дышащие его испарениями и до мозга костей пропитанные его ядом.
Марципан тогда снимал дешёвый угол в посёлке Переделкино, со сварливой хозяйкой и мышами. Спал за цветастой ситцевой занавеской. И только. Обедал он на Мосфильме. Это был лишний повод побывать на киностудии. Там на многочисленных этажах двух главных корпусов было несколько творческих буфетов, «для белых». Марципан всегда старался хотя бы пройти мимо них, чтобы увидеть кого-нибудь из знаменитостей и вдохнуть в себя запахи молотого кофе и бутербродов с «Московской варёно-копчёной». Сам он питался в подвале, в огромной столовой, «для всех остальных». Там было многолюдно и постоянно пахло солянкой. Марципан брал одну порцию тушёной капусты, два куска хлеба, стакан чая и садился за столик. Он старался кушать, как можно дольше, чтобы увидеть кого-нибудь из обнищавших звёзд. Потом долго бродил по студийным коридорам. В извилистых бесконечных коридорах Мосфильма было тихо и тепло. Там тоже можно