Омут. Ян Дизраэль

этому необычному взгляду, пусть на это ему и потребовался не один год. Тод украдкой заметил нездоровый вид своего хорошего товарища, но молчал, полагая, что его вмешательство будет в весомой степени неуместным.

      – Ну где же этот старик? – раздраженно бросил Тод.

      Никто ему не ответил, впрочем, это было вполне понятно, ибо его коллега человек неразговорчив и скрытен. Тут дверь открылась и из проема неловко высунулась голова ожидаемой личности.

      – Заходите, заходите.

      Два инспектора зашли вслед за пожилым мужчиной в, окрашенную дневным светом, просторную комнату. Джемми обвел строгим взглядом помещение, обставленное престижной мебелью, и уткнулся на, сидящую на диване, высокую, худощавую женщину. Она несомненно была супругой хозяина дома. Одетая в длинное зеленое платье с незначительным желтым отливом, она напоминала тонконогое овощное растение. Не взирая на свой почтительный возраст, эта дама имела, стало быть, иной взгляд на понятие "старость". Об этом также свидетельствовал ее яркий, причудливо пафосный макияж и нарочито вежливая поза.

      – Вы же понимаете, что выяснять подробности в целях гуманизма мы не собираемся? Дело раскрыто другими детективами – убийства не было, – сухо, но с некоторым нетерпением, сказал Тод.

      Проигнорировав монолог напарника, Джемми, из уважения к тем расходам, которые старики оплатили компании, чтобы именно они приехали, холодно поинтересовался:

      – Что вы думаете о произошедшем?

      – Это, разумеется, удар, причем очень огромный удар по нам. Тэо был уравновешенным, спокойным человеком, всегда таким внимательным и отзывчивым, потому мы и подумать не могли, что он когда-нибудь…Боже, не могу до конца осознать, поверить в случившиеся, – скомкано, точно сквозь силу, промолвила женщина.

      – У вас есть мысли по поводу того, почему Тэо совершил самоубийство? – бегло, точно торопясь, раздраженно молвил Тод, на что получил пожимание плечами.

      – Думаю, нам более нечего здесь делать, – отрешенно бросил Джемми, и тут же развернулся, чтобы уйти, как голос старика его остановил:

      – Постойте, мы позвали вас затем, чтобы сказать лично вам: дело в том устройстве: Имитации действительности. Это она, согласно нашему скромному мнению, пагубно на него повлияла, иного и быть не может. Та вещь творит нечто непозволительно жестокое с психическим состоянием всякого неокрепшего в моральном смысле человека. Наш сын, очевидно, не стал исключением.

      – Да, все верно. Эта техника убивает неподготовленные умы, распространяя на них свое гнусное влияние. Как человечество только смогло до такого дойти! Ах, Тэо. Как же он любил свою игру… -возбужденно подхватила седоволосая супруга.

      "Там была души отрада – песнь. В том сумрачном полете мысли. Мы потерять успели след, и были сьедины грозой, ухмылкой трепета здешнего".

      Льюис устало окинул взглядом вцепившихся, словно диких зверей, супругов в одну лишь только надежду, позволявшую обвинить что-то в произошедшем.

      – Джемми Льюис Белов, прежде чем вы покинете нашу обитель, я хочу вам дать эту записку. Наш сын написал ее перед тем, как…как выстрелить себе в висок. Мы с мужем видим ее очень непонятной, нелогичной, даже абсурдной, однако Вы, мне кажется, сможете истолковать написанное Тэо.

      – Почему вы даете ее именно мне?

      – По правде сказать, это желание принадлежит Тэо. За несколько дней до произошедшего он обмолвился, что встретился с одним занимательным и точно странным человеком, а после сообщил нам имя, должность и место работы того. Я запомнила его слова потому, что прежде, на моей памяти, он никогда не упоминал о встреченных им людях, – возбужденно молвила пожилая женщина.

      – Вот оно что. Да, припоминаю, что видел вашего сына, однако лишь единожды: будучи в госпитале, в неприятной очереди. Мы тогда начали дискуссию по поводу отвратительной организации приема докторов клиники.

      – Однако теперь это уже не имеет значение, верно? Просто возьмите ее, – старуха продолжала держать скомканный лист бумаги. Вздохнув, Джемми под умоляющим взглядом, взглядом, который выражал безоговорочное желание избавиться от клочка бумаги, взял его.