она списала все на чуткость души обоих – ведь как не отозваться сердцу на красоту и кротость ее дочери, и доброту и понимание шута! «Они же оба просто дети!» – успокоила она себя мыслью, и встала:
– Ну что ж, друзья мои, к столу!
Со времени ночных сетований Анны прошло уже больше четырех месяцев, близилось пятнадцатилетие Готлиба-Яна, и, значит, его отъезд в университет. Благодаря стараниям ученых преподавателей, он был вполне к этому готов, но сердце матери болело – готова ли душа расстаться с родным гнездом, с родовым замком и поместьем, с матушкой и сестрой, без которых он не прожил и дня в короткой своей жизни! И пуще того, беспокойно присматривалась она, не увезет ли ее мальчик злобы в сердце, затаенной обиды на мать за следование советам шута и легкомысленное вдовство? И чем дальше, тем с большим облегчением отмечала она, что проныра Енот не обманул, пообещав исправить дело, излечив страдание и злобу в сердце мальчика. Она не знала, что и как сделал мудрый скоморох, но вся исполнилась благодарностью к нему, видя, как любимое дитя ее переменилось. Маленький граф и в самом деле стал спокоен и мечтателен, гордыня его и злословие растворились в добрых беседах с шутом. Он больше не бил безответного Локи, и не отдавал бессмысленно жестоких приказаний слугам, охотнее участвовал в забавах матери и даже почти уже признал ее право на повторное замужество. Но особенно ласков стал юный граф с Енотом, и воскликнул однажды:
– Он обижен природой, но то весьма щедро компенсировал ему наш добрый Господь, наделив удивительным умом и чутким сердцем! – Счастливая мать нарадоваться не могла таким переменам в единственном наследнике, и всячески обхаживала Енота: выделила ему особую превосходную комнату, где все было специально по его росту обустроено, позволила в любое время находиться где угодно (кроме, конечно, господских покоев, куда он был обязан являться по приказанию), и говорить едва ли не все, что заблагорассудится, и даже пить не скрываясь, отчего Енот, порой теряя чувство меры, становился и вовсе развязен. Но восторженная хозяйка этого будто не замечала, и на редкие робкие замечания слуг о поведении шута, горячо отвечала: «Я даровала ему право быть самим собой в этом замке! Он наставил на путь истинный сына моего лучше любого пастора, и за это пусть делает, что заблагорассудится, а возможно и больше!».
Однако ж, шута за незлобивый нрав и неистощимость на выдумки любила вся челядь, и жалобы поступали нечасто.
Так и протекала спокойная, с яркими вспышками развлечений и балов, жизнь в прекрасном замке Готтен, и уж развеселое Рождество было позади, и пятнадцатилетие Готлиба-Яна отпраздновано как подобает – пышно и с размахом. Анна с тоской наблюдала, как растаял снег, вернулись перелетные птицы… Естественное течение жизни принесло всю ее семью к весне. Замок будто проснулся, и огромный сад у стен его распахнул глаза, умытый безудержно счастливыми ливнями. Слуги резво сновали туда-сюда по всем комнатам, собирая молодого хозяина в большую жизнь… Увы, дороги просохли, и университет готов был раскрыть объятия новым птенцам родовитых и знатных гнезд. Весь двор печалился