вызывали на бис несколько раз. От эйфории и счастья кружилась голова, потели руки и останавливалось дыхание. Кажется, тогда все и началось. А может быть, чуть позже, когда Иван Костомаров, такой знаменитый, талантливый, красивый, нашел ее за кулисами, осыпал комплиментами и цветами – подвядшими нарциссами и тюльпанами (где он их только откопал?) – и, глядя на нее с восторгом и обожанием, вызвался проводить домой.
Был вечер, стояла ранняя, еще морозная весна. На улице пахло талым снегом, на тротуаре в свете унылых редких фонарей блестели подмерзшие скользкие лужицы. В его гостиничном номере урчал старый холодильник, беззвучно мерцал телевизор. От шампанского слипались глаза, влажные простыни неприятно липли к обнаженной спине, кровать тихо поскрипывала. От него пахло дорогим одеколоном «Эгоист», алкоголем, табаком и лакричными пастилками. Ночь была странной, романтической и какой-то нереальной, неуклюжей и застенчивой, болезненной и многообещающей – это была первая ее ночь с мужчиной. Утром дома ее, изрядно помятую и опухшую, ругала тетка – женщина, заменившая ей мать. Алевтина спряталась в ванной, включила воду и, обливаясь слезами, долго выкрикивала через тонкую фанерную дверь, что это любовь с первого взгляда и теперь у нее есть человек, который обещал ей помочь поступить во ВГИК, жениться и опекать всю оставшуюся жизнь. Тетка стучала в дверь кулаками и пыталась ее вразумить. Этого тетке не удалось, а жаль. За каким лешим она тогда не послушалась ее и поверила этому холеному московскому щеголю? Дура! Затмение какое-то нашло, еле дотерпела до получения аттестата зрелости, собрала вещички и в Москву поперлась, размечталась о славе и лаврах! Только до Ивана Костомарова она так и не дозвонилась. Телефон, который он ей записал, принадлежал прачечной – лучше бы уж это был телефон магазина или ресторана. Глупая, жестокая шутка! Алевтина опять разозлилась, причем настолько, что сама поступила во ВГИК, легко, с первого раза. Вероятно, характер у нее был такой – чтобы добиться чего-то значительного, ее нужно было сильно взбесить и буквально вывести из себя. Но больше довести ее до подобного состояния никому не удавалось. Незаметно пролетела учеба, и единственная стоящая роль, которую ей удалось получить после бесконечных кинопроб и кастингов, – роль юной партизанки Катерины в малобюджетном фильме о войне одного подающего надежды молодого режиссера. Фильму грозило стать культовым, но он так и не вышел на экраны: его попросту не досняли. Режиссер слишком рано начал праздновать победу, возомнив себя гением, допился до чертей и был помещен до полного выздоровления в одну из небезызвестных московских клиник, где и пребывает по сей день, искренне считая себя Эйзенштейном. Больше хороших ролей Алевтине Сорокиной никто не предлагал, а кушать хотелось все сильнее, поэтому, простившись с иллюзиями, девушка стала соглашаться на самые кошмарные, по мнению иных актрис, вещи. Она лукавила перед Раей, что смирилась со своей судьбой. Каждый раз, когда ее приглашали на безмолвную