землю. В сумрачном красноватом сиянии давно зашедшего солнца он увидел, что каким-то невероятным образом снова оказался на уровне первого этажа. Здание было расположено на очень крутом берегу реки. На одной стороне было полных четыре этажа, а на другой, выходившей на склон, – только один.
Фербин вылез из окна, продолжая кашлять, и пополз по мокрой от дождя глинистой земле, чтобы, затаившись в ближних кустах, дождаться, когда сгорит заброшенное здание.
– При всем моем уважении, ваше высочество, простите, но вы не сошли с ума?
– Хубрис, клянусь МирБогом, клянусь телом покойного отца, – все так, как я сказал.
Хубрис Холс уже и раньше отметил, когда его господин, закинув голову, отхлебывал вино из бутылки и отрывал ломти хлеба зубами (казалось, что, лишившись стола, он лишился и аристократических манер), что принц был безоружен. А при Хубрисе, конечно же, имелся его верный нож с коротким лезвием, не говоря уже об армейском пистолете, полученном пару дней назад. Хубрис «забыл» его вернуть, и теперь тот был заткнут за пояс. И это все, не говоря – а Хубрис об этом говорил крайне редко – о маленьком, но очень остром ноже, который успокаивал его своим присутствием за голенищем сапога. Теперь эти факты из малозначительных, пожалуй, стали немаловажными: судя по всему, он имел дело с сумасшедшим совершенно особого рода.
Фербин поставил бутылку вина, уронил ломоть хлеба себе на колени и прислонился головой к стене, словно вглядываясь в листву кустарника, – он настойчиво пожелал спрятаться в этих зарослях, прежде чем прервать свой пост.
– Даже ты мне не веришь! – в отчаянии воскликнул он и, уткнув лицо в ладони, зарыдал.
Хубрис ужаснулся. Он никогда еще не видел, чтобы принц так рыдал, по крайней мере будучи трезвым (всем было известно, что алкоголь увеличивает гидрографическое давление в теле, вытесняя природные жидкости из всевозможных телесных отверстий, так что рыдания в пьяном виде не считались).
Следовало утешить принца. Может, тот чего-то не понял. Надо было выяснить.
– Ваше высочество, вы и в самом деле хотите сказать, – начал Холс и оглянулся, словно тоже боясь подслушивания, – что тил Лоэсп, лучший друг вашего отца, перчатка на его руке, острие его меча и так далее, убил вашего отца? – Слово «убил» он произнес шепотом.
Фербин посмотрел на него с такой свирепой яростью и отчаянием, что Хубриса передернуло.
– Сунул свой грязный кулак в грудь отца и выжал все жизненные силы из его бьющегося сердца! – сказал Фербин; голос его звучал, как никогда прежде, – взволнованно, хрипло, взбешенно. Он сделал жуткий, прерывистый вдох, словно каждый атом воздуха задерживался у него во рту, не решаясь проникнуть в легкие. – Я видел это так же четко, как вижу тебя. – Принц покачал головой, глаза его наполнились слезами, губы искривились. – И если бы в моей попытке забыть, убедить себя, что я ошибся, бредил, галлюцинировал или спал наяву, случившееся превратилось в ошибку, бред, галлюцинацию, –