покойник тащит другого
С Червонным у Квашнина случился конфуз не конфуз, но небольшая оплошность. Опоздал полковник. Когда он заявился, соблюдая все меры предосторожности, и заглянул в светящееся окошко, Червонный стоял посреди своей хаты в одних портках, голый по пояс, с задранными вверх ручищами, а вокруг суетились милиционеры.
Капитан Семён Семёнович Милашкин, известный опер из городского райотдела, производил большой шмон у Соломона Лавровича Шихмана – по-воровски Червонного – в связи с групповой кражей из магазина. Похищенное, как и положено, отыскали, оно уже было рядками разложено на столе, а что не поместилось – на стульях, на редкой мебели и прямо на полу, выволоченное из объёмистых чувалов. Воры-помощнички, а их рядом с Соломоном в позе Ромберга стояло ещё двое, мрачно помалкивали, повесив головы.
– Хорошо работаешь, Семён Семёнович, – пожал руку Милашкину Квашнин. – Медалька обеспечена. Давно плакала по Соломону тюремная конура, но удавалось ему ускользать.
– Какая медаль! Хорошо, если премию за квартал подбросят, а то, глядишь, и не дотянешь, если висяк на голову свалится. – Капитан присел рядом с полковником запросто, по старой дружбе, и они закурили. – Эти кражонки, хоть и со взломом, а на полторы тысячи не потянут. Барахло. Да и ворьё – шелупонь. За таких премии не дождёшься.
Соломон, всё хорошо слышавший, обиженно фыркнул:
– Какого же рожна вам надо, сыскари?
– Молчи, гнида! – осадил его Милашкин. – С твоим возрастом давно на дно садиться да краденое скупать, а ты никак не успокоишься. Чего твои арапы на тебя глядят, не знаю. Авторитета из тебя никакого, нового хваткого во главу пора.
– Ты серьёзно их учить вздумал? – Квашнин толкнул в бок старого дружка. – Накликаешь на свою голову. Про убийство Фугаса сообщили?
– Слышал, – нахмурился тот. – Мокрушника я и метил замести, а эта шелупонь подвернулась под руку.
– Ты уж, Семён Семёнович, – как бы сочувствуя, подмигнул капитану Квашнин, – Соломону-то особенно не накручивай, мы с ним знакомство ведём с той поры, что о-го-го!
– Извиняюсь, не знал, товарищ полковник, – присоединился к его игре Милашкин. – Учту. Как же без этого.
– Ну вот, слышал, Соломон? – со значением глянул Квашнин на навострившего уши вора. – Обещает мой товарищ тебе снисхождение, но с одним условием.
– С каким ещё условием? – насупил брови тот.
– Неужели не догадался, мудрый хрыч, что взял тебя капитан не для того, чтобы в мелочовке копаться?
– Открой глаза, чего ходить вокруг да около? – обиделся тот.
– Ты со своими орлами и Иноком куш срубил с Фугаса?.. Что рот раскрыл? Срубил. Вот и выкладывай, кто заказал и на кого работал. А я тебе обещаю солидную скидку за твою признанку чистосердечную.
Соломон действительно застыл, выкатив глаза на полковника.
– За что мокруху шьёшь, начальник? – наконец прорвало его. – К чему мне семь граммов у стенки?.. Своей смерти в постели желаю!..
Голосил он бы ещё, упав на колени, но поднялся на выход Квашнин, кивнул капитану:
– Поработай с ним, Семёныч. Недосуг мне. Кошки душу