и маминых «мехов», которые привез отец из города. Если им этого будет мало, что они сделают с нами? Застрелят?
Если застрелят, пусть мама хотя бы не узнает об этом!
На чердаке послышался топот, потом анархист в чумазых бутсах сбежал по лесенке, потрясая… тем самым суконным жакетом, который привез отец!
Я вытаращилась на него, не веря глазам.
– Во! – радостно воскликнул анархист. – Под крышу запрятала, а шо толку? Я ж все видел!
«Как это он мог видеть?» – тупо подумала я.
– А ну покажь! – скомандовал тот, кого называли товарищ Комар: носатый, в фуражке.
Он взял жакет, рванул край подкладки, тряхнул над столом…
Я потрясла головой. Думала, мне мерещится: из прорехи посыпались на стол золотые монеты, жемчуг, какие-то кольца… Зажмурилась, открыла глаза, надеясь, что морок исчезнет, но нет – все было на месте: золото, жемчужины, кольца!
Так вот где родители хранили ценности, на которые мы все время жили! Вот почему отец привез жакет на дачу! И что из этого вышло?!
– Ага! – с удовольствием протянул матрос. – А подняла какой хаёшь: нету ничего, нету! Глядишь, хорошо пошарим, еще чего-нибудь найдем.
– Надо уходить, – вдруг хриплым, ломким голосом сказал анархист в шинели. – Хватит с нас, пошли!
– Ладно, пошли, – согласился товарищ Комар. – Но супешника мы все же пожрем.
Он поднял крышку с кастрюли, схватил поварешку, зачерпнул суп, с шумом отхлебнул, но вдруг уронил поварешку, закашлялся, сплюнул на ладонь – и я увидела среди мелко нарезанной капусты и картошки одну из маминых серег. Бриллиант ярко сверкнул в свете лампочки.
– Так вот какие вы супчики варите? – протянул товарищ Комар и принялся резво шуровать поварешкой в кастрюле. Через миг он выудил и вторую серьгу, стряхнул с нее лепестки капусты и протянул серьги анархисту в шляпе: – Держи, товарищ Стахов! Сгодится!
Очкарик сцапал с его ладони серьги и сунул в карман.
Боже ты мой! Черт же дернул меня бросить серьги в кастрюлю! Чтоб этой мадам Волчок пусто было!
– Боже мой… – раздался вдруг мамин стон. – Они забирают все, что мы получили за Надю!..
Стоявший рядом анархист в грязных бутсах испуганно попятился:
– Чи сказилась тетенька?
Я тоже не понимала, о чем она говорит, да и не о том думала. Я смотрела на эти бутсы. И вдруг вспомнились слова этого грабителя: «Под крышу запрятала, а шо толку? Я ж все видел!»
Его бутсы, перепачканные в чем-то фиолетовом… Шелковица напротив наших ворот, растоптанное фиолетовое месиво под ней…
Этот анархист следил за нашей дачей! Он забрался на шелковицу и следил за нами! Чердачное окно находится как раз напротив – он видел, как мама прятала жакет! А потом спрыгнул, передавив ягоды, и удрал, чтобы привести своих сообщников.
Может быть, если бы я вернулась с берега чуть раньше, я бы его заметила!
Что-то мелькнуло у меня в голове… почти черные руки парня, который чуть не сшиб меня на горе, эти испачканные бутсы…
Но