что ль?
– Хочу-у-у… – нерешительно протянула Марусина большая начальница.
У Маруси отлегло от сердца. В первый момент, когда мать так панибратски обратилась к гостье, она вздрогнула, конечно, – мало ли что… Хорошо хоть мать не совсем уж в панибратство ударилась да к «Анночке» догадалась «Васильевну» пристроить.
– Тогда пойдем в дом! У меня как раз и тесто приспело, сейчас калач на поду испеку, – торопливо начала подниматься на крыльцо мать.
– А как это – на поду? – заинтересованно переспросила Анночка Васильевна, поднимаясь за ней.
– Ну, я гляжу, ты совсем неграмотная! – обернулась к ней мать. – Городская, что ль?
– Ага. Городская.
– Ну что ж, понятно…
Парное молоко их гостья никак не прокомментировала. Сделала несколько глотков из большой кружки, прислушалась к себе задумчиво. Да и то, не всякий человек парное молоко пить может. Вкус у него особенный. А потом начала наблюдать, как весело управляются по кухне хозяйки, как ловко мать вытянула тесто, трижды свернула в крепких руках, как фокусник, и кинула готовый калач на под, предварительно согнав на загнетку угли. Вскоре пошел по избе теплый и сытный хлебный дух, и запахло немного жженой корочкой – Маруся и сама страсть любила эту хрусткую горячую корочку, особенно с молоком…
– Ты шибко-то не наедайся, Анночка Васильна! Оставь место для ужина! А то потом париться тяжело будет! – заботливо предостерегла Надежда новую знакомую.
– А что, еще и ужин будет? – с набитым ртом переспросила разомлевшая Анна Васильевна. – Ничего себе… А я думала, хлеба горячего с молоком поедим, и всё.
– Ну, чего уж ты нас с Маруськой не уважаешь так! Мы гостей любим. Правда, Маруська? Сейчас вот вы с ней попаритесь от души, а я пока на стол соберу.
Баня истопилась моментом. У них была очень хорошая баня, справная – дед в свое время постарался. Переодетая в чистый Марусин халатик, Анна Васильевна выглядела совсем уже не грозной, и даже не городской. И слушалась Марусю беспрекословно и с удовольствием. Забралась на верхний полок, смотрела оттуда с ласковым уважением на то, как Маруся суетится, запаривая веник, как поддает квасом для первого ароматного парку.
– Какая ты вся гладкая, Марусь… Беленькая, крепенькая! Прелесть просто! И полнота тебя нисколько не портит! А я вот все худею, худею… Зачем, спрашивается? – грустно похлопала она себя по жидким ляжкам. – Скоро полтинник стукнет, а все худею…
– Сколько? Полтинник? Да вы что… – удивленно подняла на нее глаза Маруся. – Никогда бы не подумала.
– Так стараемся, чего ж! Все по салонам да по массажам деньги разбрасываю! А так подумать, положа руку на сердце, и впрямь – зачем?
– Ой, да как это – зачем? Да у вас фигурка – как из журнала!
– Ну да. Как из журнала. Только кто его читать станет, тот журнал. Некому читать-то.
– Ой, да прямо… – простецки махнула на нее рукой Маруся. – Скажете тоже…
– Ну да. Скажу. Ни мужа у меня, ни детей. Одна только работа всю жизнь. Все карьеру торопилась делать, знаешь ли.