киевском?.. – Ольга потерла виски. – Значит, это было давно… Может, ты дальняя родственница моего покойного мужа? Назови свое имя, я вспомню.
– Зовут меня Ефросинья. А с боярином твоим мы не были в родстве. Он позвал меня в свой дом, когда у тебя начались роды. Я ведь слыла лучшей в Киеве повитухой. Время тогда было тревожное, татары уже громили многие русские города, и в Киеве воцарился великий страх. Ты, видно, тоже боялась, поэтому роды у тебя были очень тяжелыми. Я в тот день как раз поехала в Вышгород на богомолье, но твой муж велел меня отыскать и привезти к тебе. Ты очень мучилась, и все боялись, что ребеночек не родится живым. Но я, слава Богу, подоспела вовремя. Девочка родилась – сущий ангелочек. Я сказала: «Вот она – дар Божий!» Ее потому и назвали Дариной.
– Ефросинья, Ефросинья!.. – заплакала Ольга. – Ты помогла мне обрести этот дар, а я вот не смогла его уберечь!..
– Погоди, милая. – Старуха погладила боярыню по голове, словно была ее нянькой. – Чует мое сердце, что Дарина все-таки найдется. А у меня сердце – вещун. Вот и вчера, когда встретила я девушку у ручья, то сразу почувствовала, что не надо ей идти на свидание, и посоветовала вернуться домой. Но она меня не послушалась. Эх, знай я вчера, что эта миленькая девушка – та самая Дарина, которой я помогла появиться на свет, так уж, наверное, заставила бы ее вернуться…
– Как же так получилось, что ты до сих пор не побывала в нашем доме? – спросила Ольга, подняв на Ефросинью заплаканные глаза. – Ведь ты же могла догадаться, что боярыня Колывановская всегда тебя приветит.
– Эх, сударыня моя, да разве ж я знала, кто такая боярыня Колывановская? – вздохнула старуха. – У меня из памяти давно уж выветрились всякие имена и звания, а вот лица людей хорошо помню. Да и потом, я в этих местах недавно поселилась, еще никого здешних толком не знаю. Вот и тебя сегодня в первый раз увидела.
– Где же ты жила все эти годы?
– Вначале в Киеве. Затаились мы с мужем при монастыре, там и пережили татарский погром, дождались, пока все утихнет. Муж-то у меня дьячком был, иконы хорошо рисовал, в мирное время это давало доход. Да и я, как повитуха, свой прибыток имела. В общем, мы с ним не бедствовали. А детей у нас не было. Такая уж у меня судьба: стольким детям помогла на свет явиться, а своих деток Бог не послал. Жили с мужем, как два бобыля. Так вот, после татарского погрома дом наш и все добро наше сгорело. Люди в Киеве обеднели, знатные все или погибли, или бежали в западные княжества, так что иконы никто уж не заказывал. И подались мы с мужем в Галич, он надеялся отыскать там родственников. Но по дороге муж заболел и умер, а я осела в Болохове у добрых людей, которые меня из милости приютили. Я, конечно, им трудом отдаривала, как могла. У них и прожила несколько лет. А потом мои хозяева не поладили с болоховским князем, а он давно уже у татар в союзниках ходил. Ну и устроил он так, что татары однажды налетели на имение этих людей, всех в полон позабирали, одну меня оставили, потому что стара и никому уже не нужна. Вот после этого бедствия я и подалась скитаться, пока не дошла до церкви в Меджибоже. Там меня, как нищенку, жалеют, хлеб дают.