дыхание от его сияющей красоты. И думалось: недаром послы Владимира Святого так пленились красотою греческого храма и обряда, что посоветовали князю выбрать именно православную веру. Один знаменитый грек говорил: «Святая София царит над городом, как корабль над волнами моря». Величие и красота ее купола изумляли снаружи, а уж какое великолепие было внутри! Через сорок окон в храм лился свет, в лучах которого блистали мозаики. А когда солнце заходило, церковь освещалась множеством серебряных паникадил, сделанных в форме деревьев и кораблей. Со всех сторон своды храма поддерживались арками и галереями с порфирными, мраморными и малахитовыми колоннами. Некоторые из этих колонн будто бы исцеляли от какой-нибудь болезни. Самой известной своими целительными свойствами считалась обитая медью колонна святого Георгия. Я видела, как иные мужчины и женщины целуют ее и трутся об нее плечами, грудью и другими частями тела, которые у них болели. Признаюсь, и я, когда стала бояться своего бесплодия, тайком прикасалась к этой колонне животом. Я ведь тогда была неопытна и не догадывалась, что дело не в моем телесном изъяне, а в мужской слабости Фоки.
Меня воспитывали в строгом благочестии, и я не привыкла отвечать на мужские взгляды; ходила, опуская очи долу, хотя и знала, что красива. Но однажды неподалеку от церкви я почти лицом к лицу столкнулась с одним человеком. Это был красивый стройный юноша лет двадцати, одетый как латинянин. Не знаю, почему меня угораздило посмотреть на него в упор. Может, потому что я почувствовала его взгляд. У него были большие черные глаза, и они словно обожгли меня своим огнем. Я даже на мгновение приостановилась, но Фока тут же потянул меня за собой. А этот юноша усмехнулся и что-то сказал на одном из латинских языков, который я тогда еще не понимала. Мы с Фокой отошли на несколько шагов, когда у меня почему-то вдруг хватило смелости оглянуться на молодого незнакомца. И тогда черноглазый юноша крикнул нам вслед уже по-гречески: «Обидно, что такая красавица досталась этому толстому каплуну!» Я покраснела до корней волос, а Фока, разъярившись, стал что-то кричать, но насмешливый юноша уже исчез в толпе. Всю дорогу до дому мой муж сетовал на наглых латинян, которые хозяйничают в Константинополе, как у себя дома. Я молчала, но в моей душе вдруг заныла какая-то тонкая и печальная струна. Тогда, впервые в жизни, я усомнилась в святости того послушания, к которому приучили меня в родительском доме. Я поняла, что моя женская судьба могла бы сложиться иначе, во сто крат счастливее. Но от меня, увы, ничего не зависело…
Между тем было уже начало января, Святки, однако в городе не чувствовалось праздника. Алексей Четвертый старался угодить крестоносцам, собирал деньги для расплаты с ними. Народ стонал от поборов. А когда Алексей заявил, что собирается подчинить православную церковь Римскому Папе, тут уж восстали монахи и начался всеобщий народный бунт. Люди огромными толпами собирались на площадях, требовали избрания нового императора. Вот тогда-то по-настоящему встревожилась греческая знать,