верю. Таким красивым глазам нельзя не верить. Муж ее сидит с дочкой, думает, что супруга у подруги. Он тоже верит… Мы похожи в этом. Я не знаю ее телефон, но, наверно, это страсть. Та самая, о которой пишут в книгах…
Старая набережная. Как всегда безлюдна и нема. Мы останавливаемся, очарованные панорамой ночи. Эта девушка боится высоты, поэтому прижимается ко мне. Я ловлю ее парфюм. С моих губ срывается нежность. Голова кружится, когда я обнимаю ее. Мы целуемся прямо на мосту напротив Дома Правительства. Дует ветер. Я слышу, как она учащенно дышит, как хочет меня. Я пытаюсь остановиться, но не могу… И лишь чей-то оклик спасает нас от физической близости.
ИДУЩАЯ В РАЙ
Амина прошла мимо фонтанов одна, и озябшие солдатики тоскливо посмотрели ей вслед. Пьянящий парфюм долетел до их мальчишеских ноздрей, возбуждая огонь, и они невольно улыбнулись, рисуя фантазии. Амина шла в метро. Жуткая боль разрывала ее сердце, грудь жгла жажда мести. Черные волосы развивались на ветру. Ей так и не позволили накинуть платок, так как боялись, что это привлечет внимание. Она шептала молитву Аллаху, который вел ее к Валли, обещая долгожданную встречу, но ее тонкие губы, словно не слушались, и плотно сжимались, отчего шепот переходил в какое-то жуткое завывание. Я слышал это завывание отчетливо, понимая каждое слово, летел за ним следом. Это молитвенная нить связывала нас, объединяла в одно целое. Амина шла, упорно стуча своими сапожками по брусчатке. Дорога утомляла ее. Каблуки цеплялись за выступы булыжников. Ветер дул в лицо порывами, сшибал с ног, и девушке все время приходилось поворачиваться к нему спиной. В этот момент я ложился у ее ног опавшим листочком и тоже затихал. Она не замечала меня, а я, всматриваясь в ее восточные черты, пытался постичь, что такое любовь. Я видел, как ее пальцы нервно искали в карманах зажигалку и сигареты. Ей хотелось курить, но Джимхан категорически запретил ей любые контакты с огнем, и она не могла ослушаться брата. Брат для нее был всем, и подвести брата, тем более сейчас, когда положение ваххабитов на Северном Кавказе оставляло желать лучшего, было для нее страшнейшим позором и неутолимым грехом. Ей казалось, что судьба целой нации, всего народа, в ее руках, что стоит лишь перейти черту, и эти проклятые русские вздрогнут. К тому же, ее любимый никогда бы не простил ей такой оплошности. При жизни он не знал, что она курит, и сейчас это еще больше пугало ее.
У входа в метро Амина все же закурила. Она с наслаждением втянула в себя дым и слегка закатила глаза. Я чувствовал ее мгновенную радость и тоже радовался за нее. В этот момент она была похожа на ребенка. Да сколько ей было на самом деле? Не более восемнадцати лет. «А вдруг это все не так?» – пронеслась мысль Амины, и я увидел, как она стала отгонять ее прочь. Но мысль цеплялась, когда мимо девушки мелькали лица прохожих, а дети, завидев затуманенный ненавистью взгляд смертницы, начинали плакать.
– Главное не смотреть на детей! Они могут выдать, а еще хуже, могут разжалобить, –