помощью, поговорили… Иди… Мне одной надо… Иди.
Богдан посидел в раздумье минуту, встал и пошел к двери.
– Зиновий, – тихий голос супруги остановил его. – Уж ты своей домработнице не изменяй…
Что хотела сказать умирающая женщина, которая всю жизнь любила этого человека, была ему верной женой? Хотела пожелать своему пожилому супругу счастья с молодой, красивой полячкой? Вряд ли… А может, хотела предупредить, что шляхетная пани не принесёт себя в жертву ради благополучия семьи, как это сделала она? А может…
В тихой задумчивости, минуту постояв у двери, Богдан вышел.
Через какое-то время Анна услышала, как где-то в большом доме зазвучала лютня.
Процветающее хозяйство Хмельницкого вызывало зависть у многих. Немало магнатов и шляхтичей были не прочь завладеть этим лакомым куском. Одним из них был однофамилец Елены, Даниэль Чаплинской – чигиринский подстароста, прибывший в Малороссию из Литвы.
Как это бывает у людей малодушных и трусливых, основным чувством, подавляющим все остальные, у Даниэля была зависть. Весьма тщеславный и гордый шляхтич не мог взять в толк, как это Хмельницкий, человек не знатного происхождения, сумел в жизни подняться так высоко – стать, по сути, крупным помещиком, дослужиться до престижного полковничьего чина, получить известность у польского короля. Чёрная зависть съедала желчного шляхтича, толкая на безрассудные поступки.
Однажды в отсутствие Богдана Даниэль Чаплинский заехал в имение Хмельницкого, очень возможно, что для того, чтобы рассмотреть лакомый кусок поближе. Когда Даниэль подъехал к парадному, из окна второго этажа Елена видела, как легко он спрыгнул с седла и, бросив повод своему стременному, сказал ему что-то по-польски. «Шляхтич», – подумала Гелена… Это уже вызывало определённый интерес.
К этому времени Елена уже сумела занять своё место в сердце Богдана, но законная супруга Хмельницкого, к сожалению, была ещё жива, и чигиринскому сотнику приходилось терпеливо ждать, утешаясь надеждой на более или менее быструю развязку. А вот Елене перспектива бесконечного ожидания была мало интересна, поэтому, услышав от горничной, что прибыл чигиринский подстароста и больная Анна его принять не сможет, она решила, что встретить высокого гостя надо во всеоружии, и принялась поправлять прическу.
Пока «гофмейстер»[3] спустилась к Чаплинскому, подстароста прошёлся по просторной зале. Золочёные рамы больших картин, напольные подсвечники в виде голопузых арапчат, изразцовый камин и пушистый ковёр под широким, кривоногим столом привели завистливого шляхтича в исступление. Какой-то казак, какой-то холоп безродный живёт в такой роскоши?! Это был удар по его шляхетской гордыне.
– Pana Bogdana nie ma w domu. Czym mogę służyć? (Пана Богдана нет дома. Чем могу служить?)
То, что Даниэль Чаплинский увидел, поворотясь, повергло его в ступор. Перед ним стояла молодая, удивительной красоты женщина, чьё одеяние и украшения говорили о её безупречном вкусе. В её глазах можно было утонуть, а обворожительная улыбка производила гипнотизирующее