намоченные трусики и вытереть ладошки о листок.
– Фу! – согласилась я.
В другой раз я указала пальцем на бревно:
– Попробуй попасть туда!
Каждый вечер над нашими головами слышались птичьи переклички – это канадские гуси возвращались домой из теплых краев. Вожаки, лавируя в воздушных потоках, указывали стае направление полета. На заходе солнца мы поворачивали домой. Пол нарочно тормозил, отставая от меня все больше и больше, и когда в воздухе холодало и возвращалась зима в миниатюре, как оно обычно и бывает апрельскими вечерами, я надевала рюкзачок на Пола, а потом сажала его на закорки, и мы топали к коттеджу на озере. Его пальчики клещами вцеплялись мне в волосы, а его дыхание грело мне ухо.
Как-то раз, когда я помогала Полу слезть с валуна, мы наткнулись на гнездовье диких уток так далеко от берега, что утятам ничего не осталось, кроме как с перепуганным кряканьем разбежаться врассыпную желтыми пятнами. Пол потянулся за одним из них. Коричневая мамаша-утка отскочила на несколько футов в сторону и стала с отсутствующим видом ждать, не случится ли с ее детенышем трагедия. Ее перья, ровные и гладкие, точно рыбья чешуя, поблескивали пурпурным оттенком. Она, как и я, даже не думала вмешаться, когда Пол ухватил-таки одного утенка за крыло. У него были самые добрые намерения: ведь он был добрым ребенком. В последний момент, правда, он отдернул руку, словно от испуга, словно ощутил нечто ужасное, таящееся под пухом, нечто колючее, твердое, неожиданное.
– Ой! – воскликнул он.
– Что? – спросила я, впервые раздражаясь на него.
Его капризная привередливость меня немного коробила, немного злила. Мне хотелось, чтобы он схватил утенка и сделал с ним что-то бессердечное, хулиганское, чтобы мне пришлось напомнить ему, как важно быть добрым. Не знаю. Мне хотелось остановить его, когда он обнаружит под ореолом пуха хрупкую конструкцию из косточек. Мне просто захотелось заступиться за диких животных. Меня раздражало, что он такой нерешительный и пугливый. Мы стояли и смотрели, как утята, переваливаясь, заспешили под крыло матери и все семейство воссоединилось под сосной.
На мгновение меня обуяло странное желание поднять камень и швырнуть в утиную толпу. Наверное, мне хотелось продемонстрировать Полу что-то, заставить его испытать испуг от правильного поведения.
Или вот другой случай. Вечером мы с Полом взобрались на вершину последнего холма, и когда я вгляделась в темнеющий лес, чтобы найти нашу тропинку, вдруг заметила пару оленей: они одновременно подняли головы и вышли из-за деревьев.
Мы вытаращились на них, а они на нас, и потом минут тридцать мы стояли, не шелохнувшись. Пока мы так стояли и смотрели, их стало больше: сначала три, потом четыре, потом пять. Их шкуры были точно такого же серо-коричневого цвета, что кора и листва деревьев, а кожа вокруг глаз – красноватая. Я вживую ощутила, как от их спин на нас подул бриз, как он приподнял прядь волос с моей груди и разметал по плечам.
– Они на нас нападут, – прошептал Пол, схватив