Можно представить себе, как они думают: «Мм, интересно. Почему он запнулся в этом слове? Почему использовал именно этот оборот?» И они будут следить за тобой, как ястребы за добычей. Не только за твоим лицом – тут очень важно сохранять невозмутимый вид и смотреть им прямо в глаза, – но и за всем остальным. Начнешь ерзать на стуле, скрестишь ноги, поднесешь руку к лицу или что-нибудь типа того – и тебе крышка.
– О’кей, Уайлдер, – сказал санитар. – Идем.
В просторном кабинете было около дюжины людей в белом, но казалось, что их вдвое больше. Они занимали два ряда кресел с подставками для письма, как у студентов на семинарах, а Уайлдер – с потными руками и ляжками – в одиночку сидел напротив них на простом стуле, подобно преподавателю. Никто не улыбался. Крупный лысый мужчина в первом ряду прочистил горло и сказал:
– Итак, в чем тут у нас проблема?
Это продолжалось четверть часа. Сначала он постарался как можно более связно рассказать о своей командировке в Чикаго, о недельной бессоннице и запое, о Поле Борге, больнице Святого Винсента и последующих событиях, приведших его сюда, хотя эти события он помнил очень смутно.
Потом пошли вопросы. Бывал ли Уайлдер прежде в психиатрической клинике? Оказывали ли ему когда-либо психиатрическую помощь? Пытался ли он лечиться от алкоголизма? Случались ли у него проблемы, связанные с пьянством? На работе? В семье? С полицией?
– Нет, – отвечал он на все вопросы. – Нет. Нет. Нет…
При этом он сидел смирно, с каменным лицом, и не жестикулировал. Но после вопросов они все уставились на него в молчании, видимо ожидая, что он произнесет какие-то заключительные слова в свою защиту, – и вот тут все покатилось к чертям. Одна его рука взметнулась к потному лбу и осталась там, как будто прилипнув.
– Послушайте, – сказал он, – я понимаю, что если сейчас скажу: «Я не сумасшедший», это скорее убедит вас в обратном. И все же… такова моя позиция.
Его рука снова упала на бедро, но по скрипу стула он понял, что предательски ерзает.
– Я не считаю себя безумным, или душевнобольным, или психически неуравновешенным, или как еще это у вас называется.
Во рту у него было так сухо, что он явственно ощущал каждое движение своего языка, зубов и губ в мучительном процессе артикуляции.
– Конечно, в прошлую пятницу я вел себя неадекватно – или правильнее сказать: иррационально? – но это было в прошлую пятницу. А после двух ночей полноценного сна и нескольких доз формальдегида – то есть паральдегида, вы меня понимаете, – я ощущаю себя в полном порядке и поэтому… Господи, кто-нибудь меня слушает?
Его рука снова судорожно метнулась к голове и растрепала прическу, а глаза закрылись, не в силах больше видеть эти лица напротив.
– Почему вы думаете, что вас никто не слушает?
– Да потому, что я был заперт в чертовом… потому, что само по себе это место любого сведет… я не знаю почему…
Он открыл глаза, но справиться с собственной рукой никак не удавалось.
– Послушайте, я считаю, что попал сюда