утраты, горький привкус счастливой жизни. Всё хорошо, но изредка посматриваю на дверь, ожидая, что мы вернёмся. Наверное, совсем иначе у тех, кто долго был в несчастье, а потом выкарабкался к радости или хотя бы к покою. Иначе, наверное, у тех, кто живёт сегодняшним днём и медитирует на «возраст счастья», «жизнь только начинается» и всякое «здесь и сейчас». Я здесь, я сейчас, я ещё минуточку, но только верните мне всю мою нежность обратно, и всю мою юность, и парня, и ребёнка, и кота.
«Куда подевался мальчик, которым я был когда-то, скажите, долгая старость – награда или расплата, где умирают птицы, сколько лет сентябрю, понимает ли море то, что я говорю?» – похоже, эти вопросы Хоакина Мурьетты, прозвучавшие в восьмидесятых, не оставят меня и в следующие тридцать лет, и в сорок. Скажи, море, ты понимаешь меня, ты чувствуешь то же, что и я, или хотя бы догадываешься, как тяжела эта огромная любовь, которую не потратили вовремя, потому что невозможно потратить столько за эту короткую жизнь. Ты вообще слушаешь меня, море?
Ноябрь среднего возраста
Люди во всём мире боятся войны, терроризма и кризиса, но в России, кажется, есть более сильный страх: все мы боимся осени. Точней, ноября, той его части, когда деревья уже стоят голые, солнца нет, а снег, который добавил бы света и покоя, ещё не выпал. Ничего мрачней природа пока не выдумала – глухие оттенки серого, коричневого, чернота разной глубины и дождь. Золотые листья давно сгнили, а до разноцветных радостей Нового года – витрин в мишуре, фонариков и корпоративов с пьяными дед морозами – ещё минимум месяц. Сколько ни уговаривай себя, что уже скоро, уже вот-вот, безысходность проглядывает в каждой мелочи: в потерянных перчатках, промокших ногах и в заднем стекле автобуса, ушедшего из-под носа.
Более всего эти первые недели ноября напоминают кризис среднего возраста. Когда не только лето отшумело, но и золотые яблоки зрелости перележали и сморщились. Тебе неудобно в собственном теле, как в отсыревшем пальто, ты будто сам себе не равен, настолько не соответствуешь своим ожиданиям от «состоявшейся личности». А до старости, которая убелит сединами, принесёт ровную душу и мудрость, всё извинит и спишет – до неё десятилетия, и совершенно непонятно, как продержаться.
Но зря что ли мы каждый год переживаем это сошествие в тоску – научились за жизнь справляться, у каждого из нас припасены факелы, разгоняющие темноту, или хотя бы маленькие свечки. Если не удаётся улететь в тёплые края, чтобы пересидеть до снега, а то и до весны, приходится как-то обживать свои бездны.
Женщины покупают шёлк для ласки и кашемир для нежности. Пекут шарлотку, чтобы не пропали последние яблоки и в доме пахло корицей. Варят глинтвейн по секретным бабушкиным рецептам, которые придумывают на ходу. И носят вишнёвое, ярко-синее, рыжее – какое угодно, лишь бы расцвечивать сумерки.
Коты работают на пределе возможностей, мурлычут, как холодильники, пушатся, отращивают животики и валяются в разнузданных позах, гармонизируя пространство.
Мужчины