на брата, особенно же своим постыдным пристрастием к удовольствиям и полным презрением к приличиям. Луций держал мальчика-любовника <…>. Однажды на пиру этот мальчик, заигрывая с Луцием, сказал: «Я так тебя люблю, что упустил случай поглядеть на гладиаторские игры, хотя еще ни разу в жизни не видел, как убивают человека». <…> Восхищенный Луций сказал: «Не горюй, я исполню твое желание». Он велел привести из тюрьмы одного из приговоренных к смерти и, позвав ликтора, приказал отрубить человеку голову здесь же на пиру. Валерий Антиат, однако, пишет, что Луций сделал это в угоду не любовнику, а любовнице. По сообщению Ливия, <…> к дверям Луция пришел перебежчик-галл с женой и детьми, а Луций впустил его и собственноручно убил на пиру, желая угодить любовнику[31].
Эта история сохранялась в трудах историков и риторов, которые порой изменяли ее, добавляя разные элементы. Римский историк Валерий Максим в своем изложении истории Фламинина превращает мальчика в девочку. В варианте Сенеки Фламинина соблазняет танцем любовница. В качестве вознаграждения она получает голову оскорбившего ее мужчины, и эти подробности уже ближе к тем, которые использованы в рассказах Матфея и Марка о смерти Крестителя. Поэтому некоторые ученые и утверждают, что история Фламинина была переделана Матфеем и Марком для собственных целей.
Мы можем задаться вопросом: что заставило Марка при выдумывании этой истории (и Матфея – при ее воспроизведении) изобразить Ирода Антипу не в качестве реальной политической фигуры – лидера, четвертовластника, римского представителя в Галилее и настоящего убийцы Иоанна Крестителя, – а как слабого правителя и жертвы собственной жены и не названной по имени ее дочери. Сходство с евангельским изображением казни Иисуса Христа разительно. В последнем случае Пилат, жесточайший правитель Иудеи, изображен как несчастная и благородная жертва «ужасных» иудеев. В этом смысле иудеи подобны женщинам из истории казни Иоанна Крестителя: ни те ни другие не имели реальной власти или влияния, но при этом были обвинены в грехах, которых не совершали[32].
Похоже, чтобы смягчить римские гонения, авторы Евангелий попытались снять с римлян ответственность за гибель христианских героев и показать, что римляне сами были сторонниками христианства. Коэн утверждает:
Это <…> мотив, побудивший евангелистов изобразить историю Страстей Христовых в форме, рассчитанной на то, чтобы снять с римского прокуратора всякую ответственность за распятие, недвусмысленно возложив ее на плечи иудеев[33].
В случае с историей обезглавливания Иоанна Крестителя, которая составляет параллель рассказу о Страстях Христовых, евангелисты сознательно стремились освободить римского представителя – в данном случае Ирода Антипу – от ответственности за смерть Крестителя, так же как ранее они оправдали Пилата. В случае с Христом они возложили ответственность за распятие на иудеев, а в случае с Иоанном Крестителем переложили ее на плечи двух женщин. Это было удобно,