хастлер. Это единственное, на что я гожусь. Я продаю свое тело, и меня это устраивает, – в его голосе снова звучал вызов: если тебе противно – уходи, не держу.
Кей покосился на Бонни: псевдорасслабленная поза, слишком поверхностное дыхание, слишком спокойное лицо. Только глаза блестят в свете неоновой вывески прямо за окном номера.
– Что, не нравлюсь? – вызов, щедро сдобренный горечью.
– Нравишься. Редкий ублюдок.
Бонни снова рассмеялся и потянулся. В профиль отлично было видно: возбужден. Как будто не трахнул вечером как минимум двух теток.
– Именно. Больной, ни на что не годный ублюдок. Она так и сказала.
– Сирена?
– Вышвырнула, как обоссавшегося щенка. Все это… – Бонни неопределенно махнул рукой на слегка облезлый потолок, – не имеет смысла. Пустота, приятель. По большому счету мы никому не нужны, даже самим себе. Твой папаша, небось, и не почесался, когда ты свалил.
– Плевать на папашу.
Кей врал. До «плевать» ему было так же далеко, как до инвестиций в марсианское оленеводство. Но лорд Стивен Говард в самом деле не почесался. Бросил уходящему сыну: «Когда надумаешь вернуться, предупреди секретаря заранее», – и отвернулся.
– Ага. По твоей снобской морде заметно, как тебе плевать. Принц в изгнании.
Кулаки сжались сами собой, но Кей их расслабил. У него все отлично с самоконтролем. Это единственное, с чем у него все отлично. Всегда было.
– Предлагаешь отрастить бороду, не мыться год и пересесть на ржавый велосипед? – тоном лорда на светском рауте. – А, еще ложиться под старых теток за тарелку чечевичной похлебки.
Бонни засмеялся. Правда, веселья у него не вышло. И смех оборвался очень быстро.
– Сукин ты сын. Не нравится – вали. – Бонни сел на постели, опершись на согнутое колено, с прищуром уставился на Кея. – Гордись своей моралью и мечтай, что папаша оценит. Может быть, даже позовет домой?
На этот раз Кей позволил своему телу сделать то, чего то требовало: как следует врезать сицилийскому укурку хуком справа и добавить…
Черт. Добавил бы, если бы укурок хоть сделал вид, что сопротивляется. Но от удара он просто упал обратно на кровать. Даже блока не поставил. Даже не попробовал увернуться. Рассеченная позавчера бровь снова разошлась, на простыню полилась тонкая струйка крови.
– Полегчало? – итальяшка криво ухмыльнулся Кею в лицо. Снизу вверх: Кей нависал над ним, как злодей над поверженным героем из плохого боевика.
– Сукин сын, – Кей заставил себя немного отодвинуться. До судорог хотелось врезать по этой его ухмылке, стереть ее, выплеснуть злость и забыть, не думать ни о чем. Но бить придурка, который просто позволяет себя бить? Он и так едва его не прикончил. Еще бы чуть, и проломил височную кость. – Чертов сукин сын!
– На себя-то посмотри, ледяной, мать твою, принц. Треска мороженая. Боишься, если перестанешь вести себя как чертов аристократ,