беде.
– Навряд ли, – сказал чужак. – Нет. Ее бы давно размыло водой, коли размыло сам погреб. Только река сюда не добиралась.
– Стало быть?.. – не отступался Тотраз.
– Случай, – невозмутимо ответил чужак.
– Ну что я тебе говорил! – всплеснул руками Тотраз. Лицо его светилось азартом игрока, прячущего за спиной выигрышную карту. – Разве я в чем ошибся? Все ему нипочем! Упади ему за шиворот звезда, он только поежится да отряхнется, а после скажет тебе, что то лишь случайность, рассеянность неба, ну или там – раззявость богов… Ничем его не проймешь! Твой черед. Пробуй ты.
Он раздраженно махнул рукой и вспугнул обугленной палкой очажные искры. Чужак сидел, чуть сведя брови на переносице, и спокойно ждал, когда заговорит Хамыц. Со стороны могло почудиться, что пламя вздрогнувшего огня занимает его куда больше, чем то, что он готовится сейчас услышать.
– Сказать по правде, мне б одному ее не найти, – заговорил Хамыц. Он сбросил с плеч бурку и вытянул перед очагом мокрый бушлат, защищаясь им от искр, а заодно – скрывая от чужака свою улыбку. – Да что там одному! Нам и вдвоем такое не откопать, даже если очень стараться. Потому как, сам рассуди, копать человек берется там, где он надеется на что-то наткнуться. Или там, где что-то уже ищет кто другой. Но в том и штука, что никто из нас не искал и не надеялся, покуда помощь не подоспела…
Он пересел на корточки и, выдерживая паузу, снял шапку, сунул ее под мышку, сложил бушлат вдвое и, кряхтя, отер им свою бритую голову. Снова надел шапку, расправил бушлат, разостлал его перед собой на глиняном полу и сказал:
– Сдается мне, тут уж будет ему угадать посложнее…
– Угу, – подтвердил Тотраз. – Сам-то он там, поди, тоже все утро провел, однако ж вот не сподобился…
– Оно и не мудрено, – кивнул Хамыц. – Потому что в этом деле он ничуть не лучше нас. Такой же, как мы.
– Или как кони, – вставил Тотраз. – Каждый из них.
– Вот-вот, – сказал Хамыц. – Или как пес.
Теперь все они, включая женщину и собаку, не сводили с чужака глаз. Тот упрямо смотрел в костер и молчал, стараясь не верить тому, что подсказывал ему их разговор. «Боже мой, – прошептала женщина. – За что мне эти муки?! Если кто тут и проклят, так это я… Теперь вот еще и кобыла!»
– Ну? – спросил Хамыц и опять подмигнул, но уже не ей, а другу. Потом снова перевел взгляд на чужака и повторил: – Ну? Что скажешь?
Тот разом как-то осунулся и сник. На секунду к женщине вернулось чувство жалости к нему, которое она испытала незадолго перед тем, наблюдая за его бьющейся в ознобе спиной. Сейчас это чувство было искреннее и добрее. Чужак опустил голову на руки и помолчал еще немного, пока каждый из них по очереди не ощутил неловкости за то, что не может придумать за него ответ, который бы дал ему возможность не утерять достоинства. Когда тишина сделалась тягостной, как стыд, и звонкой, как тревога, он поднял с пола пустую миску, повертел ее в руке, потом