экономик, и история международной экономики будет по большей части состоять из настроений и событий, которые развиваются между этими телами вследствие их собственной жизни. Но сами эти тела, которые в течение последних десятилетий управляли судьбой экономики или пострадали от нее, сформировались по большей части в эпоху Наполеона.
Когда с Венским конгрессом политическая форма «белых государств», включая Россию, в отличие от государств неевропейских континентов, достигла определенной консолидации, то эта структура отличалась от системы 18 столетия тем, что династические формирования фактически или впоследствии были преобразованы в национальные государства. Как известно, Германия и Италия сначала должны были обрести эту форму. Она была создана в 1815 году, и если в ином случае сильная власть, как например, в Австрии, в течение 19 столетия пришла в упадок, то это было связано с тем, что ее форма не являлась национальным государством и не могла им быть. В этом заключается беспредельная важность, поскольку в течение целого столетия национальные государства, а именно географически ограниченные народные объединения с единым родным языком, были единицами, в которых развивалась современная экономика. В частности, не было бы крупных портов в Одессе или Триесте, если бы не было российского или австро-венгерского государства. Не было бы никакого преимущества Гамбурга перед Любеком и Бременом, если бы за ними не находилась Эльба со столицей 70-миллионной страны. В формировании крупных торговых городов, промышленных центров и транспортных путей ключевую роль играет то, где пролегают границы государства, внутри которых экономическая жизнь образует замкнутую единицу. Так как эти государства уже существовали, то экономика 19 века, а также промышленность и транспортное сообщение, приспособились к условиям политической географии, а именно – образовали такую органическую форму, что преднамеренное разрушение или уничтожение такого больше не молодого экономического тела [в виде государства] является катастрофой (как мы восприняли это на Востоке), которую нельзя воспринимать достаточно серьезно. Верхняя Силезия являлась единицей, которая простым пересмотром границ не могла быть разделена на две жизнеспособные части также, как «пан-Европа» едва ли может быть преобразована в экономического индивидуума посредством отмены границ.
Правительства этих государств вследствие внутренних очень сильных, надпартийных и поэтому больше дипломатических, чем экономических раздумий, почти в течение всего 19 столетия практически не обращали внимания на тот факт, что государства были также и экономическими единицами. То, что мы называем сегодня «манчестерской школой», в сущности являлось «самотеком»1. С одной стороны, обязанностью правительства, разумеется, являлось развитие экономики в общем смысле, без каких-либо конкретных понятий,