на небе, впитать потрясающую свежесть, ощутить ее всеми вкусовыми рецепторами. Сглотнуть слюну, самой стать этой свежестью. Я раздвинула руками заросли и потянулась к тяжелому подносу. Но Игореша меня опередил, отодвинул, встал на цыпочки, схватил качающийся поднос и водрузил его на стол. Осуждающе сказал мне «ай-ай-ай», и я, как провинившаяся девочка, взгромоздилась на высокий стул и замерла в ожидании.
Игореша повязал мне на шею огромный фартук. Фартук закрыл рот и нос. Я заморгала и протестующе замычала. Игореша поправил фартук и предложил мне отведать плоды.
Я откусывала маленькие кусочки, прислушивалась к себе, глотала. Влажная мякоть скользила по языку, небу, проваливаясь вглубь меня. Я изнутри чувствовала ее прикосновение. Мякоть плодов нежно касалась моей мякоти. Осмелев, впитывалась, проникала в мои клетки, в густой поток, текущий по моим жилам. Смешивались с ним, освежала, добавляла краски и ноты.
Я, полная свежести, глубоко вздохнула, потянулась вверх и захотела взлететь.
И взлетела бы красным воздушным шариком в белый горошек. Но Ангел подошел сзади, мягко взял меня за плечи и опустил на землю.
– Не торопись. Еще не все. Это только легкость и свежесть рассвета. Ты взлетишь, а что будешь делать дальше? Вскоре тебе наскучить весело болтаться в воздухе, но шарик не может сам вернуться на землю. Он пустой.
– Он может лопнуть? – спросила я.
– Или застрять навеки между небом и землей, – грустно улыбнулся Ангел.
Я послушно села. Декорации тем временем менялись.
Зелень смешалась с воздухом и превратилась в прозрачную воду. Даже если бы я взлетела воздушным шариком, тяжесть воды вернула бы меня на дно. Мое платье и волосы колыхали волны. Подобно ветру, но мощнее. Как в замедленной съемке. Стайка пестрых рыбок запуталась в развевающихся прядях.
Появились крупные, солидные рыбы. Медленные и задумчивые. Я слушала шорох песчинок, тяжелую музыку морских глубин и думала, что это может продолжаться вечно. Что бестолковое парение шарика в банальном голубом небе -детский сад по сравнению с медитативным покачиванием волн.
И, когда я была готова остановиться навеки, когда я перестала желать чего-то иного, ставшего суетным и мелким, в центр величия шумно вплыл Игореша с огромным сачком. Большой, неуклюжий, в одежде, загребая ил, он стал ловить обитателей морских. Конечно же они, ловкие и гибкие, легко ускользали. Вскоре Игореша остался один в мутной серо-коричневой взвеси. Он в шутовском отчаянии уселся на огромный валун и даже попытался закурить, но вспомнил, что находится в воде, совсем отчаялся и разрыдался наигранно.
Я хохотала. Вода, тем временем, стала прозрачной. Игореша поднялся, усталый и довольный, как комедийный актер на поклоне. К сачку подплыла огромная рыба, плоская, как камбала и усатая, как сом, с открытым, овальным ртом. Рыба нырнула в сачок, поерзала, покрутилась, и уснула.
Вода