вместо этого будут подчиняться правилам принявшей их страны и соблюдать местный уклад жизни. Многие философы, в их числе француз Поль Рикёр, писали о том, какие чувства пробуждает в коренных жителях политика мультикультурализма: он полагает, что люди, опасаясь того, что их собственная культура будет повержена, воспринимают ее как угрозу.
Ничто не ново под луной, не нов и подобный страх. Этот раскол общества, вызванный поведением различных групп, в которые входят как целые нации, так и отдельные их представители, Европа переживает постоянно, начиная еще со Средних веков. Именно поэтому «правильное» поведение и выполнение одобренных и утвержденных обществом норм издавна считалось столь важным. За сотни лет до образования национальных государств, получивших официальную монополию на насилие, европейцы старались обуздать царившие тогда в их среде страх и агрессию с помощью контроля над поведением, поэтому, например, многие повседневные приветствия уходят корнями в жесты, призванные продемонстрировать, что человек не вооружен или не собирается каким-либо образом нанести другому вред.
Однако подобное стремление создать некий единый свод правил поведения еще вовсе не означает желания гармоничного и бескровного сосуществования – по крайней мере, в историческом контексте. Это было связано также с потребностью провести четкие границы между отдельными людьми и сословиями, например в XVII в. – между европейским дворянством и зарождающейся буржуазией. Таким образом, этикет можно образно назвать обоюдоострым мечом.
Книга, которую вы держите в руках, содержит бесчисленные примеры того, насколько фальшивыми могут быть некоторые повседневные правила этикета, изначально позаимствованные нами у европейских придворных и представителей знати. На самом деле критика в адрес хороших манер европейцев раздается уже давно. Живший еще в XVIII в. во Франции граф Мирабо жестко критиковал Версаль, заявляя, что изысканные манеры придворных лишь внешняя позолота. Мирабо полагал, что его ученые современники неверно понимали цивилизованность: они говорили об утонченности нравов и любезности, однако эти явления представляли собой лишь маски добродетели, но вовсе не ее лицо. Сам он считал, что «цивилизация ничего не совершает для общества, если не дает ему основы и формы добродетели». Во времена Мирабо этикет стал для французских дворян еще одним элементом социальной игры, в которую уже входили изысканные наряды, парфюм, пудра и парики. Всё, не исключая манер, было поверхностным, напускным. Тем не менее французы, не входившие в королевское окружение, равно как и все остальные европейцы, разинув рты смотрели на тот спектакль, что разворачивался в Версале, восхищаясь и подражая его участникам.
В XVIII в. «цивилизованность» в контексте хороших манер, присущих той или иной нации, уже превратилась для некоторых в бранное слово, и, к примеру, Вольтер считал ее ненатуральной по сравнению с естественной вежливостью. Паскаль довольно цинично заметил, что цивилизованное