и одурел, – превратить человека в электромеханическую машину – это действительно сила! Это такое подтверждение механической картины мира, что физиолог встает прямо за физиком. Встает у трона своей повелительницы Науки, конечно. Вот за что клались жизни.
Но как бы мое видение человека ни сопротивлялось такому механическому его пониманию, я не могу не признать, что наше тело – это действительно своего рода био-электрическая машина. А значит, может быть описано и изучено в этом отношении. И даже если понятия «рефлекса» и «рефлекторной дуги» неточны или даже затемняют действительное устройство этой «машины», в целом, неврология – это точная наука. А лучший для прикладного психолога способ взаимодействия с ней – доверять работающим в ней профессионалам-наладчикам. Не дело душеведа ковыряться в цепях и переключателях.
В чем же отличие Неврологии от Психо-наук? Получается, что в наличии собственного предмета. Неврология и нейрофизиология имеют вполне определенный и хорошо изученный предмет. И даже если их знания этого предмета еще не совершенны, лучше их это дело все равно никто не знает. И поэтому им можно доверять.
Науки же, взявшие в основу своего имени греческое слово Психе, тем самым обозначили и свой предмет, и то, что мы вправе от них ожидать. Но тут они и нас и себя обманули и Психе из своего исследования исключили.
А тем самым они стали науками не о том! Это и фокус и пустышка сразу. Как им вообще удалось выжить?
Еще одним фокусом. Отказавшись от души как от предмета и от понятия, они начали искать нечто, способное ее заменить, и попытались привить себя к стволу успешно развивавшейся Неврологии. Но уже полтора века назад невролог Сеченов спрашивал: зачем нужна такая психология, которая хочет подменить физиологию? Все, что доступно физиологам, мы объясним и сами!
Глава 3. Предмет психиатрии. Психическое без психики
И все-таки, есть ли у Психиатрии свой предмет? Признать ее предметом нервную систему и ее деятельность я не могу не только потому, что это предмет Неврологии, но и потому, что сами психиатры постоянно бормочут что-то невнятное о душе. Отказать ей в наличии своего предмета у меня тоже не получается, потому что я отчетливо ощущаю право Психиатрии на существование. Иными словами, когда я сталкиваюсь с какими-то болезнями психического плана, я сразу вижу, что мне как психологу тут делать нечего, случай надо передавать врачам. И к тому же я четко отличаю неврологические болезни от психиатрических или психотерапевтических.
Это значит, что понятие «психической болезни» существует в действительности. При всей моей недоверчивости, я тоже не могу от него отказаться. Общество же не только имело отчетливое понятие о психических болезнях, но еще и так сильно боялось их, что до середины шестидесятых годов прошлого века платило психиатрам надбавку к зарплате в размере 25 % за вредность. Позже, правда, снизило ее до 15 %. Отпуск, кстати, у психиатров тоже всегда был длиннее,