грубость, – в тон ему сказал Игнатьев.
Садясь в свой экипаж с фамильным гербом на лакированной дверце, маркиз де Мустье не преминул махнуть шляпой в знак особой приязни.
Дело прошлое – чего там!
Возвращаясь к себе, Николай Павлович заглянул в канцелярию и послал студента посольства Кимона Аргиропуло, исправлявшего обязанности третьего драгомана, за вице-консулом Леонтьевым.
Тот приехал через два часа, сославшись на загруженность стамбульских улиц.
– Повозки, фургоны, арбы, – сказал он с заметной усмешкой. – И все торопятся, спешат… столпотворение!
Это был вполне приятный обликом и видом человек с ровной небольшой бородкой и высоким белым лбом, благовоспитанный и умный в разговоре. Не окончив полный курс обучения на медицинском факультете университета, он в Крымскую кампанию стал полевым хирургом; один этот факт говорил о нём, как о человеке стойком, смелом и надёжном. Николай Павлович хорошо знал Леонтьева, так как сам принимал его в прошлом году на службу в Азиатский департамент. Константин Николаевич обладал врождённой грамотностью и наделён был даром беллетриста, о чём свидетельствовала его дружба со знаменитым автором «Записок охотника» Иваном Сергеевичем Тургеневым. В пятьдесят четвёртом году горячий патриот Леонтьев, прервав своё учение и не закончив полного университетского курса, получил степень лекаря, поступил на военно-медицинскую службу и был командирован в Крым, где проходили боевые действия. Севастополь яростно оборонялся от наседавших на него союзных сил противника: французов, англичан и турок. Константин Николаевич попал в город Керчь, в полевой госпиталь, но работа военного лекаря ему вскорости прискучила. Леонтьеву хотелось героизма, настоящих схваток с неприятелем, чтоб всей душой, всем существом своим прочувствовать ярую, дикую, неудержимую русскую удаль! Его страстное желание лично участвовать в боях, дышать пороховой гарью и степным ветром, пропахшим запахом цветущих трав и вековой полыни, было удовлетворено: Леонтьева направили в 45-й Донской казачий полк. Казаки приняли его радушно: всё же «фершал», на войне он вроде ангела-хранителя. Леонтьев вместе с ними отправлялся на рекогносцировки, бывал в пикетах, спал у костра под звёздным небом и участвовал в кавалерийских атаках. «Природа и война! Степь и казацкий конь… Молодость моя! – с непередаваемым восторгом рассказывал он о себе Игнатьеву, когда пришёл устраиваться в МИД. – Молодость и чистое небо!»
Эти слова напомнили Игнатьеву о том, что и у него всё это было: и молодость, и служба в армии, и чистое звёздное небо. И волки выли по ночам, и хор цикад звенел.
Глава VI
После Парижской конференции 1856 года, на которой Игнатьеву удалось отстоять часть российской территории, он подал служебную записку Александру II, в которой вскрыл истинные намерения Англии в азиатском регионе. Заодно обосновал те подготовительные меры, которые должны были быть приняты русским правительством в Турции, Персии и Средней Азии, чтобы поднять значение