затронул тему критского восстания, столь волновавшего всех греков.
– На стороне повстанцев молодость нации, а молодость это сила, с которой нельзя не считаться. Рано или поздно она заставит оказывать ей честь, хотя турецким властям придётся ещё не раз применять карательные силы. Но разве устрашат смелых людей репрессии? Когда народ испытывает жестокие мучения, разве голова его будет забита мыслями об опасностях нашего времени?
– Нет! – выкрикнули сразу двое греков, по виду студентов. – Мы думаем лишь о свободе!
Николай Павлович тут же кивнул им, и они с надеждой устремили на него свои восторженно-неистовые взоры. Ему передалась их пылкость, и он заговорил ещё напористей.
– Я не перестаю твердить его величеству Абдул-Азису, что слабость Порты состоит в колоссальном и взрывоопасном разрыве, как социальном, так и политическом, между укоренёнными народами случайно возникшей Османской империи, о чём вы все прекрасно знаете. На сокращение этих разрывов, устранение противоречий, нужно много денег, времени и сил, не говоря уже о том, что Англия и венский кабинет делают всё, чтобы их планы по раскачке и распаду Турции сбылись как можно раньше. Мне могут возразить: «Но это же прекрасно! Это то, что всех устроит!» А я скажу, что нет. Обломки рухнувшей империи османов погребут под собой надежды балканских славян на истинный и прочный суверенитет. Вы можете спросить: «Но почему?» Да потому, скажу я вам, что тотчас рухнут все экономические связи, и станут рваться ещё дальше. Процесс распада тем и страшен, что неостановим. Особенно в том случае, когда плоть государственного организма начинает отделяться от костей. Происходит гниение заживо. Казалось бы, чего бояться, ведь возникнут автономии? Возникнут! Но надолго ли? Мало того, что великие державы тотчас «прикарманят» их непрочные, наспех сформированные коалиционные правительства, они ещё и стравливать начнут – одних славян с другими, дробить народности и расчленять их княжества. Они самым наглым и циничным образом начнут сживать славян со света. В междоусобных войнах православных христиан – вы только вдумайтесь в эти слова! – погибнет людей больше, чем за всю историю османской деспотии. – Игнатьев и сам не понимал, откуда у него берутся эти вещие слова. Говорил, говорил и не переставал удивляться собственному красноречию. – Или вы не знаете, что говорят на этот счёт политики Европы? «Мы не позволим сербам оставаться сербами, а болгарам – болгарами; мы позволим сербам быть австрийцами, а болгарам – немцами».
– А что же тогда делать? – раздался чей-то робкий женский голос, исполненный душевной боли.
– Объединяться! – пылко воскликнул Игнатьев. – Спасение славян в единомыслии с Россией. Иначе все усилия по автономизации пойдут коту под хвост! – Он даже чуточку возвысил голос, точно вынужден был сделать строгий выговор. – Об этом мы ещё поговорим, для этого у нас есть все условия, – Николай Павлович повёл глазами в сторону богато сервированных столов с их аппетитно пахнущим съестным великолепием. Столы сверкали дивным искромётным хрусталём, блистали белым серебром,