вызова ни в одном ее вопросе, а чувствовала только ее прямодушие.
– Что ж, прямодушным Бог дарует благо, – окидывая ее оценивающим взглядом, сказала Морозова.
Тут уж не рассмеяться было невозможно – Маша и рассмеялась. И пробормотала сквозь смех:
– Не обижайтесь…
– На обиженных воду возят.
– Вам шпионкой можно работать, – отсмеявшись, объяснила Маша. – Как только у меня в голове слова появляются, вы их сразу улавливаете.
– Богатый у тебя словарный запас, – усмехнулась Морозова. – Кто твои родители?
– Никто, – пожала плечами Маша. – В смысле, мама в бухгалтерии на комбинате работает. А папа спился. Он был, типа, поэт.
– Возможно, богатый словарный запас был у него.
Маша помнила папу смутно, и в то время, которое она помнила, словарный запас у него был как раз небогатый – бормотал что-то спьяну, вот и все. Но его стихи, сложенные в папку – десяток листков, не больше, – привлекали ее, хоть и были непонятны. Мама говорила, что у отца не хватило сил прожить по-человечески, но Маша не считала сильно уж человеческой однообразную бесцветную жизнь, на которую только и хватало сил у мамы, а потому не доверяла этой ее оценке. Да и другим ее жизненным оценкам не доверяла – они были приложимы только к тому, что понятно само собой, а для всего неясного, мерцающего, манящего, из чего состоит жизнь, оценок у мамы не было.
– Красавицей ты, может, и не являешься, – вернулась к предыдущим своим рассуждениям Морозова, – но внешность у тебя выразительная. Мужчины это ценят.
– Почему? – удивилась Маша.
Ничего выразительного она в своей внешности не находила, но интересно ей было не про внешность как таковую, а про то, что ценят мужчины. Кое-какие представления у нее об этом были, но неплохо было бы узнать и мнение Морозовой.
– Потому что не так уж много людей, на которых имеет смысл остановиться взгляду, – ответила Морозова.
– Не знаю, – вздохнула Маша. – Я в вашу мансарду вообще-то переехала, потому что с одним таким рассталась… Который взгляд на мне остановил. Но никакой ценности я для него не представляла, оказывается.
– Это он тебе сказал?
– Он сказал, что жить со мной легко, но…
Маша хотела уже передать слова Игоря о том, что она не способна на человеческую заботу, и даже спросить, как Морозова думает, почему он так решил…
И вдруг это стало ей понятно без объяснений.
– Но – что? – спросила Морозова.
Маша молчала.
История, с которой была связана неожиданная догадка, всплыла у нее в памяти с отчетливостью компьютерной графики на экране.
Осенью она сделала прививку от гриппа, а Игорь сказал, что это бессмысленно, потому что прививка делается от вируса прошлогодней модификации и от нового не поможет. В декабре Маша вирус подхватила. Неизвестно, какой он был модификации, но проболела она всего два дня – валялась с температурой, раз в час выходила в кухню за горячим чаем, а в остальное время лежала, отвернувшись к стенке, и хотела только одного: чтобы ее не трогали. Игорь,