я про Рудакова и подумал: а ведь правда, что-то с моим «учеником» не так. И минувшие семнадцать лет тут ни при чём. Слишком он напряжён. Придётся и с этим разбираться, но потом, потом, позже…
Миша давно поглядывал на часы. Однако оставалась ещё одна непонятка.
– Ты давеча упоминал про своего шефа. Кто он? – спросил я его. И, пока он не ответил, уточнил: – Я про настоящего.
– В смысле? – осторожно произнёс он.
– В смысле, что вряд ли этот человек – твой куратор. Думаю, именно шеф. Тридцатого отдела в МУРе, конечно, нет. Как и Тридцать первого. Мне тут Васин объяснил: это шутка юмора у вас, горькая шутка. Народ вписывает в Тридцатый всех совместителей от всех «соседей».
А у Петровки ой как много «соседей». Вот я и спрашиваю, откуда ты, Миша? Из Конторы, следишь за порядком среди «убойщиков»?
– Фу, как по́шло. «Из Конторы». Скажите уж прямо… скажи – ты из ФСБ, дружок. Твой Рудаков, кстати, так про меня и думает. Нет у вас с ним чувства вкуса.
– А у вас, товарищ мильцанер, нет чувства меры. Сколько можно вола передо мной крутить?
– Я совсем из другой «конторы», Сергей. Мы сейчас закруглимся с разговором, а где и кому я служу, тебе мой шеф объяснит при встрече, если посчитает нужным.
– При встрече?
– Начальство желает тебя лицезреть, подполковник. Сегодня же. Встречаетесь в девятнадцать тридцать в Александровском саду у памятника Александру Первому.
– Вот, значит, зачем наше с тобой свидание в кондитерской… Но в Александровском нет никакого памятника!
– Сейчас есть, легко найдешь. К тебе подойдут.
– Под стенами Кремля – о как романтично… Слушайте, господа из красного кирпича, если у нас с вами зреет любовь, снимите с меня наблюдение. Вчера бандиты за мной ездили, сегодня, судя по этому приглашению – вы. Достали, ей-богу.
Миша натурально удивился:
– Какое наблюдение?
– До кладбища я был свободен, как птица, но на кладбище меня приняли и повели. Могу назвать номера «резины» и приметы «нечётников». А хочешь, сфоткаю их и в газете опубликую?
Миша покраснел. Хороший знак, сохранилось в человеке хоть что-то здоровое.
– Я был против, – быстро сказал он. – Чистая перестраховка.
– Так мы пришли к согласию?
– Отзовём, – заверил меня опер и достал мобильник. – Прямо сейчас.
Пока он распоряжался, у меня по случаю родился экспромт:
– Плохо жить врунишке, офицеру Мишке, бьёт его по роже пенсионер Серёжа…
…Про заколотую Аллу Льдову мы, словно договорившись, не вспоминали. И тем более не поминали её. Не в кондитерской же, разливая принесённую с собой водку по кофейным чашечкам. Не под разговоры об убийцах, запросто разгуливающих по Москве.
Последние её слова, в которых она чуть приоткрыла свои чувства в отношении меня, очень больно ранили. Потому что мне нечем было ей ответить, и она умерла, зная это.
Центральное