«как и ты»!), наши общие воспоминания. Чем я могу тебе помочь, дорогой друг? Нельзя не написать о стихах Пабло, придется выкручиваться, хотя это будет нелегко. Дело не в том, что в опусах Пикассо нет знаков препинания и заглавных букв – после экспериментов Бретона, Тцары, Элюара и Супо пунктуация больше не имеет значения. В стихах Лорки и Аполлинера, даже у тех же Элюара и Бретона, часто отсутствует не только пунктуация, но и банальная логика, форма и размер в поэзии теперь могут быть какими угодно. Однако в их строках есть пульс. Точно так же как в любом рисунке, любом росчерке руки Пикассо, даже в отпечатке его пальца, есть неизъяснимый смысл! И сила!
В стихах Пабло нет объема. Слова не его палитра – ясно сразу, с первой строки. Саб мучительно размышлял, перечитывая оранжевую страницу, проверяя себя, нет ли у него предубеждения из-за того, что он восхищается Пабло-художником. Но стихи снова казались ему претенциозным набором слов.
Вымарав несколько вариантов черновика, Саб написал: «Драгоценный друг Пабло, твое письмо сделало меня по-настоящему счастливым, я воспринял его как награду, знак того, что поступил верно, вернувшись в наш город. Будто Испания вдруг заговорила со мной твоими строчками. Про стихи я здесь, пожалуй, писать не буду, хотя мечтаю обсудить каждую строку, все неожиданные образы за стаканом хереса… твои стихи гораздо сложнее и значительнее бледных слов, которые я мог бы придумать сейчас, они открывают много значений и смыслов».
Он добавил несколько бодрых фраз, перечитал ответ и остался доволен, – кажется, безнадежность его каждодневного существования не просочилась в текст.
Внешне жизнь Саба в сентябре не изменилась, хотя он постоянно думал о Пабло, ему хотелось понять причины отчаяния друга. Он сказал жене, что в газете ему заказали большую статью о Пикассо, и теперь надо побеседовать с кем-то из общих друзей, знавших Пабло в годы их отсутствия в Барселоне. Еще надо походить в библиотеку, пролистать французские и испанские газеты за многие годы. «Статья должна быть основательной, Инес», – сказал Саб. Он действительно ходил в публичную библиотеку на Рамблес, листал там подшивки газет. Очень обрадовался, когда получил второе, и сразу же – третье письмо от Пикассо, с поразительным тайным признанием. В письмах любимец Парижа и Мадрида, а также Барселоны неизменно взывал к самому скромному из своих друзей юности с мольбой о помощи и поддержке.
«Самый зрячий человек Европы вдруг решил, что не может обойтись без советов полуслепого», – счастливо усмехался по ночам Саб, разговаривая с собой и попивая лучшее вино из запасов тестя, бывшего прежде уважаемым в городе нотариусом. Он попробовал снова курить, в саду, именно так поступала Инес – отдыхала по вечерам, глядя на небо и выкуривая две-три сигареты. Но у него не вышло: глаза даже на открытом воздухе слезились от дыма, к тому же идти в сад, а потом возвращаться в темноте было сложно, Саб отказался от этой затеи.
«Все вокруг меня складывается омерзительно не представляешь мой Саб сколько мне